вся деревенька из семи дворов после престольного праздника была вымершей. Только три человека и работали: родители Глебки да Вовкина мама.
Глеб, поразмыслив, понял, что нужно бежать в школу через лес, и если Вовки там нет…
А вот об этом думать совсем не хотелось.
Еще никогда он так быстро не пробегал это расстояние. Наплевав на субординацию, ворвался в класс, ища сумасшедшими глазами дружка. Не нашел. И мгновенно отрубился, потерял сознание.
В чувство его привели быстро, их старенькая медсестра дала нашатырь. Глебка в двух словах объяснил ситуацию. Уроки остановились, а все взрослые бросились к ближней стороне Болотины.
Кричали, звали Вовку. Самые смелые даже ступили на гать. Но далеко не пошли: ясно было, что она не выдержит.
Быстро собрали веревки, слеги. Одна группа двинулась от школы, другая – доставленная на мотоциклах – от их деревеньки.
Сбивчивым рассказам про волка не поверил никто. Даже следов волчьих у гати не обнаружили. Вовкины – были. Глебовы – были. А волчьих – нет.
Вовкина мама страшно кричала, подходила под Глебкины окна, называла его и батю убийцами. Глебка то плакал, то забывался страшным сном-забытьем.
Вернувшийся с поисков батя, огромный и сразу какой-то почерневший, сидел рядом, то поглаживая вихры сына, то просто держа его за руку.
Он был единственным, кто поверил сыну.
Большая Болотина оказалась непроходимой. Свежий пролом в сгнившей гати нашли быстро.
Вовку – не нашли никогда.
8
Глеб вылез из тяжкого сна как из трясины.
Вздохнул, потянулся за сигаретой.
Напротив него, на своей койке, зашевелился бывший «красный директор» Безруков. Но, слава Богу, не проснулся: поддерживать разговор в эту минуту Глебу хотелось менее всего.
Усилием воли он попробовал вытеснить из активного сознания образ своего давно сгинувшего друга. Конечно, ничего из этого не вышло. Даже хуже стало: Вовка прыгал перед его закрытыми глазами, весело скалился и кричал: «Убивец! Убивец!»
Глеб встал, отложил так и не раскуренную сигарету. Не отпустит его Вовка. Никогда не отпустит. Глеб и сам считал, что мог бы тогда остановить приятеля. Схватил бы в охапку в самом начале. Тот бы не справился.
Только что теперь говорить: ведь не схватил же…
Железнов прошел в крошечную ванную: жильцы из второй комнаты еще спали, и можно было не торопясь умыться.
Щелкнул выключателем: над потолком зажглась висящая прямо на проводе крохотная – в целях экономии – и грязная, словно мухами засиженная, лампочка. Отвернул холодный кран. После минутного затишья трубы выдали «фирменный» резонансный треск, и потекла коричневая вода. Постепенно она стала бурой, потом желтоватой и, наконец, вовсе потеряла цвет.
Все. Можно умываться.
Выходя из ванной, еще раз оглядел все это облупленное и какое-то замшелое хозяйство. Да-а. Отличия от его домашнего сантехнического рая, с блеском никеля и теплыми мраморными полами, просто разительные.
Да только туда теперь путь заказан.
На