Опять считай!
– Подожди. – Я хватаю ее за локоть. – Если твои предки такие же, как мы… Почему они не принимают таблетки от нашей болезни?
Тора хлопает меня по лбу.
– Дурачок! Это не болезнь. Это дар. Мы с родителями почти не обсуждаем его. Он есть – и точка. Мама и папа не пытаются меня от него уберечь. Только просят говорить о любых странных случаях в поселке и шушукаются, шушукаются…
– Мои тоже.
– Ладно, считай! – командует Тора.
Я вновь отворачиваюсь.
– Р-р-раз.
Вечер пролетает за секунду. Я запоминаю все: Хлопушку, вкус яблочного пирога, шершавые стены Ласточки. А когда возвращаюсь домой, сразу падаю в кровать. Даже крошки от пирога с ног не смываю – утром будет подтверждение, что Тора настоящая. Что я не одинок. Что я дружу с Хлопушкой, и она – о боги! – не называет меня Кирпичом.
Нам десять.
Нам одиннадцать.
Осенью Тора исчезает на целых два месяца. Ее брат Димка, который живет в городе, болен. Я никогда его не видел и впервые услышал о нем, когда Хлопушка прощалась со мной у машины, теребила мою руку. Я ничего не спрашивал, боялся ее расстроить. А она думала, что мне хватит его имени и дурацкого «родился-учился-работает». Ладно уж, если начистоту, так и есть.
Тора пообещала, что вернется как можно скорее, но на ее глазах блестели слезы. И я понял – не дурак – что «как можно скорее» вряд ли наступит. На прощание Тора поцеловала меня в щеку, и я до ночи не мог избавиться от ощущения, что она по-прежнему прижимается ко мне губами. Кожа горела. Пашка бы меня засмеял.
И вот я краду у предков черный фломастер, чтобы зачеркивать дни на календаре. Матушка обнаруживает пропажу и ругается, что я беру вещи без спросу. Я извиняюсь, помогаю ей полить огород, а она покупает мне новый фломастер – целехонький, с колпачком и почти не израсходованный!
Каждый день в восемь утра я рисую крестик на календаре. Это мой ритуал.
Зачеркиваю. Ем омлет.
Зачеркиваю. Чищу зубы.
Зачеркиваю. Натягиваю дырявые носки.
Зачеркиваю, зачеркиваю, зачеркиваю…
Фломастер высыхает, а Торы нет.
Я прошу у предков новый. Они обещают, что купят, и я временно использую вместо него угольки из-под костра – батя часто жарит шашлыки.
Я навещаю Ворона. Мы скучаем по Торе вместе. Мы ждем ее, чтобы снова считать до ста и кричать «кто не спрятался». Я постоянно хожу мимо Ласточки и все чаще замечаю, как в саду опадают листья.
Искать меня – любимое занятие Пашки. Где бы я ни находился, отовсюду звучит его противный голос: «Кирпич!».
И если я успеваю добраться до Ворона или Воробья – отлично. Нет – Пашка вытряхивает на мой котелок гору мусора. Это его ритуал.
Я зачеркиваю последний, тридцатый день месяца и плетусь к Ласточке.
Пусто, черт бы ее побрал.
Теперь я не снимаю наушники, когда сплю. Круглосуточное немое кино.
Месяц превращается в два.
Я вешаю календарь над кроватью – так удобнее.
Зачеркиваю. Ем омлет. Иду к Ласточке.
Зачеркиваю. Чищу зубы. Иду к Ласточке.
Зачеркиваю. Натягиваю