23,5 съемочных дня, доснять вестибюль, еще два объекта и павильоны – все! Дай бог, скорей бы.
Сцена бреда, кажется, уже придумывается окончательно.
09.01.59 г
То, что было эти полмесяца, не поддается описанию.
25, 26, 29 и 2 янв. Снимали квартиру чиновника. Я давно ополчился на то, как она была сделана в сценарии, – не понимаю, в чем смысл, когда все крутится. Сюжет – опьянел, играют комбинаторы, приему двести лет.
Короче, до четырех часов утра сидели с Алешкой, придумали все иначе.
Ужас! Я был в ударе, на репетиции, освоении все ржали, стали снимать – все к черту. Ненавижу Алешку за эти вещи. Сушит, сушит и сушит. Снял все не так, в полумере, в полутемноте. Но и то сцена вышла весьма милой. Там есть мысль. Алеша и «Компании» предлагали играть невнимание к нему в лоб: оставили, забыли, не хватило чашек и пр. Я предложил играть наоборот: «внимание», из-за которого люди не видят, что составили ему со стола все и пр.[6]
30.12.58 г
Снимали стирку. Слава богу, что я упрям. Алеша брызгал слюной и кричал, что не будет двух сюжетов, и не хотел снимать стирку «в храп». Сняли. Материала не видел.
03.01.59 г
Снимали бой с молью. Упросил снять одним куском. Сняли – понравилось.
07.01.59 г
Болен. Снимался с Понсовой, сцена экономии и с морковкой. Что-то вяло! Прошла съемка без подъема. То ли оттого, что это было на пробе, то ли еще отчего.
08.01.59 г
Снимали и доснимали бой с молью наедине с шинелью. Придумал, что шинель «храпит».
21.01.59 г
За это время не вел дневника, началась какая-то лихорадка и пр.
Мне очень жаль это признать, но думается, что картина не получается такой, какой должна бы, и я не сыграю так, как мог бы.
Это очень трудно. Дело в том, что о материале уже можно говорить как о какой-то проделанной работе. Есть много людей, которые расценивают его как произведение искусства, хвалят, предсказывают успех фильму. Но люди, которые видели материал по нескольку раз, вместе с ощущением хорошего выносят уже и какие-то недовольства и сомнения.
И конечно, образовались и достоинства будущего фильма и его недостатки, просчеты.
Я во многом виню Алешу. Наша недоговоренность по последним съемкам дает о себе знать. Он устал, снимает медленно, тягомотно. Я вижу, что должен был быть принципиальнее, злее, должен был идти на конфликт с ним. И в этом уже чисто моя вина.
У нас с ним начался и чисто человеческий разлад. Он начал упрекать меня во всех (с моей точки зрения) своих грехах и просчетах. Начал говорить, что картину и работу загубили мои переделки. Дело не в том, что это несправедливо и не так. Дело в том, что за этим и за тем, что меня, больного, так или иначе вынуждали работать, абсолютно наплевав, могу я это или не могу. Я почувствовал абсолютно наплевательское, утилитарное отношение к себе. Стремление выжать из меня любой ценой все при внутренней враждебности отношения.
Но Бог с ним – главное по делу. Алеша никак не может понять, что это не «сюжетный» фильм, где зрителю интересно следить