вот мечты его вели куда дальше – в спальню. Однако ничего-то у него не вышло. Даже поцеловать не удалось.
Он тщательно искупал красавицу, руками обмывая каждую ложбинку и западинку, вытер насухо полотенцем и отнес обратно в гостиную… Марина легла поудобнее, укрылась пледом. Сказала «спасибо» и «до свиданья», послала Брауну воздушный поцелуй и попросила вызвать робота медслужбы ей на дом…
…Тимофей Браун длинно вздохнул и потер опухшую скулу – сладостные мечтания испарились под солнцем грубой реальности. Он вспомнил Айвена Новаго с дружками. У Айвена тоже губа не дура – этот «жрун» давно поглядывал на Марину, как голодный кот на сметану.
Тимофей сжал губы и прищурился. Евразия тут или не Евразия, неважно. Можно оказаться битым, лишь бы не забыть встать и дать сдачи. Не получилось сразу? Повстречай обидчика потом и верни должок с набежавшими процентами! Прощать оскорбление нельзя – честь дороже всего. И это вовсе не глупое геройство – как себя поставишь, так и жить будешь. Позволишь хоть раз себя толкнуть – и тебя отовсюду повыталкивают!
Браун упруго поднялся и пошагал к белеющей вдали береговой станции. Было без пяти десять, пора на дежурство.
Мутухинская станция размерами не впечатляла – набор «слипшихся» боками куполов, больших и маленьких. Самая объемистая полусфера погружалась в залив, принимая на себя шумливые волны.
Тимофей дошел до двери и приложил ладонь к выдавленному отпечатку пятерни. Овальная створка с шорохом убралась в пазы. Вход свободен.
Чувствуя внезапное раздражение, Браун прошагал по коридору, но смену не застал. И слава богу… Сейчас он никого не хотел видеть.
Зайдя в свою рабочую комнату, Тимофей первым делом водрузил на стол предмет зависти сменщиков – почти что антикварную арабскую кофемолку. Это был тяжеленький агрегат из бронзы, с выпуклыми росписями, славящими Аллаха. Давным-давно, до нановека, до века атома, ее доставала по утрам какая-нибудь Гюльчатай, чтобы приготовить свежую «кахву» хозяину и господину…
Представляя, как Маринка – голая, разумеется! – вращает ручку бронзовой мельнички, призывно поглядывая на него, Браун засыпал порцию прожаренных зерен и взялся молоть сам. Машинка забрякотала, заурчала, заскрежетала, трудолюбиво измельчая плоды кофейного дерева. Пересыпав порошок в старинную джезву, смотритель ливанул туда же стакан воды и подогрел, «не доводя до кипения». По комнате поплыл непередаваемый аромат… Теперь переливаем «кахву» в чашечку и смакуем, глубокомысленно пялясь в вогнутую стену.
Тимофей очень любил эту «пятиминутку» перед выходом на дежурство. Пока организм согревается, принимая в себя глоточки кофе, мысли текут с той же неспешностью, огибая пороги тревог.
Вздохнув в который раз, смотритель встал и помыл посуду. Внезапно в дверь позвонили.
– Кому это дома не сидится? – пробурчал Браун.
Открыв дверь, он отступил в полном обалдении – на ступеньках стояла Марина Рожкова. Девушка была в одном платьице, облепившем великолепные выпуклости так, словно