желания». Вслух сказал:
– Сударыня, дела ждут меня!
– Так приходьте завтра, а?
– Обязательно буду!
Соколов отправился в гостиницу.
Уже вскоре он спал крепким сном человека, честно выполнившего свой служебный долг.
Утром Соколов проснулся от птичьего гомона, несшегося в распахнутые окна.
Сыщик выглянул в парк. На лиловом черноземе дружно пробивалась изумрудная трава. Кусты и деревья развернули клейкие пахучие листочки, на которых играли блики солнца. Небо было чистым, предвещая прелестный весенний день, полный молодого солнца и ласкового тепла.
В дверь раздался стук. Сыщик услыхал голос Сычева:
– Коллега, не проспите Царствие Небесное!
Сычев ввалился шумный, пахнувший перегаром. Он уже успел заглянуть к Сарре, с тревогой спросил: «Что, москаль нашел расписку?» Сарра отрицательно покачала головой. Это его несколько успокоило. Теперь Сычев протянул Соколову руку:
– Рад видеть вас, Аполлинарий Николаевич! Моя коляска ждет внизу. Нынче все-таки воскресный день! Так что сопряжем полезное с приятным: и в парной бане отдохнем, гульнем и потом этих прохиндеев – Ярошинского и Годлевского – допросим. Они все у меня выложат, паразиты!
– Хорошо, жди меня в коляске!
Соколов проделал небольшую зарядку. Затем, стоя под душем, он размышлял: «Этот тип явно что-то задумал, это видно по его лукавой морде. Что ж, это очень интересно: что выкинет этот плут?»
Соколов оделся и сбежал вниз по мраморной лестнице, застеленной мягкой ковровой дорожкой. Он ощущал себя шахматистом, с любопытством и нетерпением дожидающимся хитрого хода противника.
Сычев действительно приготовил для столичного гостя некую ловушку.
Еще накануне вечером Сычев приказал извозчику:
– Отвези меня к «Де Ламитье»!
Извозчик просьбе не удивился, дернул вожжи:
– Н-но, пошли!
На Екатеринославской улице он остановился возле двухэтажного кирпичного здания под номером шесть.
В свете электрического фонаря можно было прочитать вывеску: «Фотография Де Ламитье». Все окна и витрины были закрыты деревянными ставнями. Здесь фотографом был некий Зильберштейн. Он порой выполнял заказы бандитов и полицейских. Для них он делал в борделе мадам Гофштейн порнографические снимки и в этом искусстве достиг замечательного совершенства.
Вскоре послышались торопливые шаркающие шаги, кашель:
– Чего треба?
– Открывай, старый хрен! – Сычев еще раз долбанул ногой дверь.
Загремел тяжелый засов, дверь распахнулась. На пороге, держа свечку, стоял в пижаме всклокоченный мужик лет сорока с крупными пейсами. На нем были люстриновая шапочка, сдвинутая к уху, и огромная черная борода. В колеблющемся свете отразились большие навыкате глаза, полные испуга.
Сычев не успел открыть рот, как фотограф повалился в ноги.
– Вы уже все знаете, ваше превосходительство! – запричитал фотограф,