проспекта, и Митя улыбнулся ему, как новому, но очень милому знакомцу.
Путь до Марсова поля Митя решил проделать пешком. В самом деле, не спускаться же в метро; тем более, что московское – лучше. Наверняка. Тут и спорить не о чем. А вот сам Город…
Он манил. Разворачивал улицы, зазывал перекрестками, укладывал под ноги мостики, теснил витыми оградами набережных и не давал остановиться, все гнал и гнал вперед; невозможно было сказать себе: вот, дойду до угла того дома и немного постою; Город коварно сдвигал вплотную фасады домов; они различались по стилю, цвету и количеству этажей, казались перетасованными безо всякого порядка, но вместе – рождали ощущение величественной музыки; патетичной и даже несколько пафосной, при этом – удивительно стройной и быстрой. Да, Город имел свою музыку; и Митя, давно и тщетно пытавшийся найти хоть какую-то мелодию в архитектурной какофонии Москвы, сразу ее уловил.
Маршрут он проложил на смартфоне еще в поезде, поэтому шел быстро, насколько позволяла длина шага; с учетом роста в сто девяносто пять сантиметров она была немаленькой. И все же – иногда хотелось остановиться, посмотреть, быть может, даже о чем-то задуматься, хотя человеку в шестнадцать лет это менее всего свойственно.
Митя не мог сказать, что Город в один миг стал для него родным; наверное, потому, что Город сам не набивался ни в родственники, ни в друзья; но он выглядел грандиозно и одновременно – уютно; так, словно ты попал в старинную квартиру великого человека, где хочется остаться, несмотря на острое ощущение собственной чужеродности и ничтожности. Сгодилось бы и банальное определение «город-музей», но только в музее нет жизни. Город не очаровал и не пленил Митю; влюбил в себя насильно.
В девять пятнадцать Митя дошел до Марсова поля; в этом и мерцающая точка на экране смартфона, и табличка на стене дома были единодушны. Митя достал из сумки, висевшей на плече, письмо и еще раз проверил адрес. Все правильно. Это здесь.
Тяжко хлопнула высокая, почти до потолка, дверь; гулкое эхо долетело до нижнего этажа парадного и вернулось, дробясь на широких ступенях.
Марина дважды с хрустом повернула ключ в замке, в очередной раз подумав, что если замок – вдвое старше, чем она сама, то это все-таки перебор. Но и менять его на новый не хотелось; Марина, подобно отцу, испытывала слабость к старым вещам. Видимо, она ограничится разумным компромиссом; когда вернется, наберет в пипетку несколько капель подсолнечного масла и покапает в широкую скважину; глядишь, подлечит заслуженного ветерана. От мысли, что она нашла верное решение, стало чуть легче.
Марина побежала вниз, на ходу застегивая ветровку.
Митя в это время пытался открыть дверь подъезда. Он нагнулся, изучая кнопки на запирающем устройстве (в Москве таких видеть не доводилось) и тут же получил удар дверью в лоб.
Девушка в джинсах и ветровке, стоявшая на пороге, выглядела расстроенной.
– Простите!
Митя разогнулся и стал выше девушки на полторы головы.
– Ничего, я сам виноват, – великодушно ответил он, потирая лоб.
– Вам больно? –