назвать органы, им поцелованные.
Может, он трогал меня, может, опять-таки,
может, поэтому я обхватила губами что-то
такое, что будет наполнять мне рот много лет —
это все не прекрасно. Это букет
из горького и полурасцветшего.
Иногда писатель во мне
хочет вспомнить, чтоб я могла вам
представить историю. Иногда, по-моему,
у меня в дверях возникнет память,
сперва тенью, затем мужчиной, шагающим
на свет.
«память тоже…»
память тоже
у меня в теле живет,
не в мозгу.
Азартная игра
кое-какие девчонки заматерели в сексе,
зримо скучали, если беседа
застревала на предварительных ласках, но никогда
не пикировала поглубже. кое-какие девчонки
уже это проделали, но со своими парнями,
которые все еще были мальчишками и по-прежнему их любили,
а поэтому не считается.
не имело значения, девственница ты
или нет, важно было, как ты этим пользуешься,
как валютой, мешком пятицентовиков
на барной стойке. было это еще до того, как
кто-то из нас поверил, что мы хоть в чем-то
умелы, поэтому мы стали умелы со своими
телами, говорили о них так, будто мы
гончие суки, тощие, и нам не терпится
вломиться в гоночные воротца.
прежде, чем кто-то из нас занялся сексом,
мы с джордан пришли на каток
в клетчатых юбочках и без трусов,
и мальчишки по очереди совались
лицами под низ, как маленькие
детишки, выстроившиеся к телескопу,
одуревшие от внезапно доступной вселенной.
джордан принесла одноразовую камеру,
и мальчишки щелкали снимки
своих погруженных под юбки
голов, нас – руки
прижаты ко рту, словно у мэрилин —
любительниц, коленки вовнутрь, конфуз.
кто знает, что нам было с того.
может, сигаретка или покатали, или возможность
закончить фразу, а потом мы отнесли
камеру в аптеку на 4-й улице,
где женщина средних лет
напечатала каждый глянцевый снимок, и мы расплатились
четвертачками, а она ни о чем не спрашивала.
и мы нависали над ними, в груди у нас жарко и озорно,
раскладывали лучшие, как карты таро, что обещают
славное будущее. но вскоре нам надоели наши же лица,
мы выросли из своих тел и выкинули те фотоснимки.
а под конец той же недели их нашел мой отец
и оставил на кухонном столе, чтобы их нашла я.
они выглядели чужеродными на материной скатерти,
девчонкой, не желанной в этом доме.
он размышлял над ними, как над покерной колодой,
выбрал одну – со мной и безголовым мальчишкой,
поболтал