выгуливали собак, над головой сияли окнами многоэтажки. Я двинулся между ними, впитывая уличную суету и весеннее настроение горожан. У подъездов кирпичных пятиэтажек меня приветствовали подкрашенными улыбками вырезанные из шин гуси, лебеди и утки. Вырвавшись к центральному проспекту, я слился с толпой горожан.
Зайдя в укромную подворотню, я стал искать номер Сыча – где-то он у меня был. Почему-то в «контактах» обозначен он как Есенин… Запомнил его в роли поэта так и записал, когда в пивной обменялись телефонами. Пишу ему эсэмэску.
Дохожу до «Русского аппетита», заказываю чай с лимоном… Пью, мысленно готовясь к предстоящему разговору.
– Она в прекрасном настроении, – улыбается мне Юлька, провожая до двери председателя. – Давай, удачи тебе.
– Спасибо.
– Все будет хорошо, – подбадривает Юлька, женское сочувствие ее украшает.
Стучусь. Захожу. Топчусь.
– Здравствуйте.
Женщина средних лет восточной наружности сидит в кожаном кресле.
– Платон, да?
– Да-да-да.
– Садись.
Располагаюсь на стуле – точно напротив председателя. Тело прошибает пот. Язык вяжет, словно объелся алычи.
– Ну, рассказывай. – Августина Александровна говорит сухо и деловито, что обескураживает меня вконец…
– Я, это… – начинаю я не шибко хорошо, но к счастью, меня перебивают:
– Ты волнуешься?
– Да, – отвечаю я, понимая, что казаться уверенным уже нет смысла. Парадокс, никогда в жизни не робел перед чиновниками, а тут предстал словно провинившийся школьник перед строгой учительницей.
– Может, ты хочешь чаю?
Чаю, конечно, хочу! Но отказываюсь.
– Не такой ты и страшный, как про тебя мне рассказали. – Августина Александровна почти смеется – это меня чуть-чуть расслабляет.
– Кто рассказывал?
– Неважно. Даже и не верится, что ты мог спектакль сорвать. Жалеешь?
– Да, – честно вру я.
Пересилив себя, начинаю сбивчивый рассказ про то, что хочу создать свой театр совершенно нового образца, мол, для этого мне нужна площадка. Заканчиваю, пропустив половину слов и смыслов, которые я так хорошо обыграл в своем воображении, когда шел на этот важный разговор. Ощущение провала смиряет меня с бессилием. Бессилие придает уверенности. Уверенность вселяет чувство неизбежного поражения.
– Я поняла. – Августина Александровна задумывается.
Долгий стук в дверь. Поначалу кажется, что стучит мое сердце.
– Я занята, позже.
Кто-то ударяет по инерции костяшкой в дверь еще два раза и уходит. Залетевшая муха натужно жужжит, мечась по просторному цвета казенного дерева кабинету.
– Залетела, не выгнать… – отстраненно произносит Августина Александровна. – Центральный ДК тебя устроит?
Я вздрагиваю от неожиданности.
– Что?
– Говорю, Центральный городской Дворец культуры тебя устроит?
Медленные, чуть раздраженные женские слова уносят меня в перспективу чаяний и надежд.
– Да, –