некотором роде.
– В том же роде, как и убийство детей? – с вызовом спросил Стейнер.
– Твоя смелость вскоре иссякнет. – Хигир подался вперёд. – Владибогдан меняет всех.
Все романтические представления о плавании на корабле, которыми Стейнер себя тешил, быстро растворились. Не успел он оглядеться, как уже оказался в заточении. Сидений здесь не было, только старые ящики, а ещё запах морской воды и темнота. От едкого холода спасались вытертыми покрывалами, которые кишели вшами, и дети с визгом их стряхивали. Трудно было сосчитать всех заключённых в этой мрачной темнице. Корабль стонал и скрипел, и непривычный к этому Стейнер старался согнать с лица тревогу. Качка никак не отразилась на похмелье, и юноша, устроившись между ящиков, закрыл глаза.
Первое Испытание проходило в десять лет, последнее – в шестнадцать, когда заканчивалась школа. Многие бросали занятия гораздо раньше, но всё равно проходили Испытание. Стейнер слышал истории, как хитрые родители отправляли детей в отдалённые деревни, где не было школ, подальше от хищных глаз Империи. Но все их усилия так или иначе шли прахом. Синод широко раскинул свои сети, и его служители рыскали по континенту, отправляясь на север и запад, пока наконец всех детей не собирали в Циндерфеле под охраной солдат.
Стейнеру вспомнилось, что вчера вечером сказал отец:
Правда в том, что детей на острове не казнят. Во всяком случае, мы так полагаем.
– Я ещё жив, – произнёс Стейнер вслух, ни к кому не обращаясь.
В ответ он услышал плач и, открыв глаза, увидел мальчика лет десяти, который, съёжившись, сидел на корточках. Светлые волосы выдавали уроженца Шанисронда, а испуганные глаза выделялись на фоне пухлых смуглых щек.
– Привет, – сказал Стейнер. – Возьми покрывало.
Мальчик покачал головой.
– Как тебя зовут?
– М-максим.
– Почему не хочешь принять покрывало?
Максим махнул рукой на груду ящиков, где на самодельном троне восседал белобрысый паренёк.
– Он не разрешает.
Стейнер поднялся и размял плечи. Он чувствовал на себе взгляды и вдруг осознал, что старше остальных минимум на пару лет и уж точно крупнее всех.
– Жди здесь, – велел он Максиму.
Мальчик кивнул, и его нижняя губа задрожала.
Стейнер пересёк темницу, переступая через жмущихся друг к другу детей, и остановился перед грудой ящиков. На самой вершине, подстелив дюжину покрывал, устроился парнишка с крайне заносчивым видом.
– И кто же у нас здесь? – Стейнер вопросительно вскинул бровь.
– Аурелиан Бревик… Мой отец – самый богатый человек в Хельвике, и скоро меня отпустят. – Мальчишка улыбнулся. – Отец договорится с имперцами, и я вернусь домой.
– Неужели, сын хельвикского толстосума?
– Разумеется. – Аурелиан брезгливо выпятил губу. – Это ошибка. У меня нет колдовской метки, как у этих оборванцев. Или как у тебя.
Сыну богача было около шестнадцати. У него был взгляд холоднее северного ветра, и одежда