больше моих сестер одновременно. Камилла – рядом со мной с опухшими и покрасневшими глазами, Элизабет и Эулалия плакали и обнимали тройняшек, стоя на коленях возле нас. Ава и Октавия по обе стороны от Ханны держали на руках спящих Онор и Мерси. Только новорожденная Верити была не с нами, а с кормилицей.
Все боялись остаться одни в ту ночь.
– Какие славные похороны… – сказала Ханна, размешивая чай.
Я отвлеклась от воспоминаний.
– Столько молодых людей. Столько слез. Не сомневаюсь, Эулалия была бы довольна.
Я сделала небольшой глоток, неспешно насладилась вкусом специй и кивнула в знак согласия.
– Ты сегодня не очень-то разговорчива, – заметила Ханна, когда молчание слишком затянулось.
– Я просто думаю о том, каким странным был этот день. Вообще все как-то странно с тех пор, как они… ее нашли.
Я осеклась, словно смысл, стоящий за этими словами, был слишком тяжелым, чтобы облекать его в красивые фразы.
– Меня что-то смущает в ее смерти. А тебя?
Ханна внимательно посмотрела на меня:
– Когда умирают молодые, это всегда сложно принять. Особенно такие многообещающие и красивые девушки, как Эулалия.
– Нет, я немного о другом. Я могу понять, почему погибли остальные. Каждая смерть была по-своему ужасна и печальна, но вполне объяснима. А вот в случае Эулалии… Что она вообще там забыла? Одна в темноте?
– Мы обе знаем, что она вряд ли собиралась гулять там одна.
Я вспомнила заплаканные лица на похоронах.
– Но зачем ей было встречаться с кем-то именно там? Она никогда не гуляла по скалам даже при свете дня. Боялась высоты. Что-то здесь не так.
Ханна цокнула языком, отставила чашку и крепко обняла меня. Я ощутила легкий запах ее любимого мыла: молоко и мед. Ханна была слишком экономной, чтобы пользоваться духами или эфирными маслами, но ее простой и теплый аромат действовал на меня успокаивающе. Я с удовольствием вдыхала этот запах, положив ей голову на плечо.
Со временем оно стало мягким и податливым, а кожа на шее, выглядывавшей из-под воротника английской блузки, сморщилась и истончилась. Ханна появилась в Хаймуре с рождением Авы и с тех пор нянчила всех нас, залечивая содранные коленки и успокаивая раненые души. Ее сын Фишер был на три года старше меня и рос вместе с нами. Ханна затягивала на нас первые корсеты и делала прически, попутно утешая нас, когда непослушные локоны отказывались подчиняться. Она не упустила ни одного момента нашего детства и всегда была где-то рядом, чтобы обнять в трудную минуту или поцеловать перед сном.
– Ты стелила для нее постель той ночью? – спросила я, присев. Ханна, вероятно, одна из последних, кто видел Эулалию живой. – Тебя ничего не насторожило?
– Не припоминаю, – покачала головой няня. – Но я была с ней совсем недолго. У Мерси заболел живот, и она попросила мятного чая.
– А что… потом? Ты помогала с… ее телом, да?
– Конечно. Я позаботилась обо всех твоих сестрах. И о маме.
– Как она выглядела?
Ханна сглотнула и скрестила