может служить то, что именно они основали самые сильные колонии, такие, как Сиракузы, Тарент, Керкиру, Византий и Кирену. Другой важный фактор был внешним по отношению к греческим государствам. Мир внешнего Средиземноморья в период 750–550 гг. был слабо организован в сравнении с греческим сообществом полисов. Местные племена запада и севера отставали в политическом развитии. С греками были сопоставимы лишь финикийцы и этруски; и, объединяясь, они ставили предел греческой экспансии. На Востоке, где переход от бронзового века к железному происходил не столь катастрофически – в южной Малой Азии, Сирии, Кипре, Палестине и Египте, – не появилось практически ни одной греческой колонии. Здесь греков приглашали селиться в Навкратисе и Посейдионе, потому что они были сведущи в торговле и военном ремесле, которые в других странах являлись для этого народа средствами приобретения или захвата владений и повсеместного основания колоний.
Коренные жители иногда приветствовали первопроходцев и давали им в жены местных женщин. Но после того как колония была основана, она расширялась силой оружия и становилась нетерпима к другим народам. Подкрепления обычно вызывали из метрополии. Смешанные колонии греков и туземцев встречались редко. Они попадались на кромке ионийской колонизации, например, таковыми были Круны и Бизона в южной России и некоторые небольшие поселения в Халкидике. Дорийские колонисты нередко низводили коренных жителей до положения сервов и периэков; в Сиракузах, Византии и Гераклее Понтийской колонисты владели сервами, а в Регии и Кирене сформировалась система периэков. С повышением благосостояния в собственности колонистов оказывалось все больше рабов, зачастую происходивших из коренного населения. Но в любом случае греческие колонии сильно влияли на жизнь и культуру окружающих народов. Греческое искусство и греческие изобретения постепенно распространились по Южной Европе от Испании до южной России, получая признание даже у зрелой цивилизации этрусков. Например, племена Италии взяли на вооружение алфавит в его халкидской форме, а народы Франции научились разводить оливки и виноград. Подобные влияния распространялись по торговым путям, которые уходили в глубь материка от греческих колоний на береговой полосе.
Сами же греки почти ничего не перенимали у коренных народов. На Сицилии и в Италии колонисты стали пользоваться местной системой мер и весов, а религиозные представления фракийцев и скифов, возможнно, упрочили культы Ареса и Зевса, например в Томах и Ольвии. Но в целом близкое знакомство с варварами лишь укрепляло уверенность греков в своем превосходстве; и эта уверенность способствовала некоей солидарности разбросанных по огромным территориям полисов. Более важным был импульс, сообщенный греческой, и особенно ионийской, мысли непосредственными контактами с самыми разнообразными культурами. Нигде это не проступает с такой очевидностью, как в истории Геродота, который унаследовал и передал