«букашка»… С одной передней дверцей, как у холодильника. Помню, как начальник явился к нам, в отдел технического развития. «Парни, нам надо задешево прикупить лицензию на эту штуковину и срочно запускать ее в производство». Кому-то из нас предстояла командировка в Милан. Я был самым молодым, семьи не имел. Мне выдали мотоцикл, рухлядь времен вермахта, и пожелали счастливого пути.
Старик оживился, будто, рассказывая, сбрасывал груз десятилетий. Я почти видела его молодым человеком, трясущимся через послевоенный Мюнхен на старом мотоцикле.
Вероятно, к тому времени многое успели восстановить, но все же город наполовину лежал в руинах, камни еще не одно десятилетие хранили следы катастрофы. Тысячи и тысячи бездомных, бесконечные вереницы грузовиков, вывозивших строительный мусор за город, на Обервизенфельд, где вырастали окутанные пылью каменистые холмы. Позже на этом месте разбили Олимпийский парк.
Ребенком я каталась там на гоночном автомобиле, не подозревая, что холмы под моими ногами не природного происхождения. В тот самый день, когда я увидела отца, – первый и последний раз в жизни. Всего несколько часов после полудня – а потом он исчез навсегда.
Итак, в то прохладное летнее утро перед ним расстилалось пустынное шоссе. Мюнхен остался позади. Винсенту предстояло впервые в жизни покинуть пределы Германии – через перевал Бреннер, ворота на юг. Далее – Верона, Бергамо… Я знала эти названия из рассказов подруг, мама возила меня повсюду – но только не в Италию. Где только ни доводилось мне проводить школьные каникулы – во Франции, Португалии, Чехословакии, даже в Южной Америке. Только на Италии, чьи пляжи мои одноклассницы освоили еще в раннем детстве, лежало табу. Негласное, но тем не менее…
Нет, я не чувствовала себя обделенной. И вообще не могла понять, почему все вокруг бредят Римом и Флоренцией. Почему там и кофе вкусней, и парни симпатичней. Это потом, уже в Лондоне, я открыла для себя итальянский дизайн. И поразилась его элегантной простоте, удивительному, идущему от древних ремесленных традиций чувству пропорции и материала.
Что касается молодого Винсента, у него Италия могла ассоциироваться разве что с лирическими воспоминаниями Гёте, знакомыми ему по урокам немецкого языка в школе.
Ты знаешь край лимонных рощ в цвету,
Где пурпур королька прильнул к листу,
Где негой Юга дышит небосклон,
Где дремлет мирт, где лавр заворожен?
Ты там бывал?
Туда, туда,
Возлюбленный, нам скрыться б навсегда[4].
На перевале Бреннер дул холодный ветер. Италия встретила путника не яркостью апельсиновых рощ, а бесплодным лунным пейзажем. По дороге он обогнал развалину с дымящимся радиатором – немецкие туристы в груженном поклажей «фольксвагене» пытались преодолеть альпийский перевал. На границе Австрии и Италии стояли вооруженные американские солдаты – напоминание о том, кто контролирует молодую демократию в побежденной Европе.
Первым, что поразило его по ту сторону