предательстве и лжи. И все же на протяжении веков, несмотря на все пороки собственно Византии, ее небольшая профессиональная армия удерживала на границах Востока персов, арабов, турок, авар, булгар и других недругов. Но самый тяжелый удар был нанесен ей с Запада – удар кинжалом в спину, за который дорогой ценой пришлось заплатить всему христианству. И когда Константинополь пал под натиском турок, то с ним пала не только твердыня креста, но и великий символ западной цивилизации.
Своей утвердившейся в истории низкой репутацией византийский солдат частично обязан английскому историку Гиббону. «Слабости византийских армий были наследственными, – писал он, – их победы случайными». Эти слова противоречили исторической правде о военной организации, которая могла гордиться едва ли не пятью веками почти постоянных войн – и почти постоянных побед – и о которой византийский император писал: «Командующему, который имеет в своем распоряжении шесть тысяч конников нашей тяжелой кавалерии и Божью помощь, больше ничего не надо». Сильное давление массовых вторжений извне в конце концов уменьшило территорию империи до такого размера, что она больше не была способна обеспечивать себя, но все же ухитрялась сохранять свое существование даже в таком бедственном состоянии вплоть де середины XV столетия, что красноречиво говорит о мужестве ее воинов и прозорливости ее правителей.
Империя располагала непревзойденным по своим качествам и боеспособности флотом. Монтроз в своей работе «Война в истории человечества» пишет: «Эффективность действий военно-морского флота Восточной Римской империи может быть оценена по тому факту, что он был практически флотом без истории. На протяжении периода в шестьсот лет его могуществу был брошен вызов только в двух случаях. Лучшего испытания и не сыщешь, поскольку достоинство флота оценивается по его результатам действий в качестве предупредительного, а не целительного инструмента стратегии».
В эпоху вооруженных толп, предводительствуемых отдельными выдающимися личностями, армии Восточной империи сохраняли мастерство и дисциплину, совершенно запредельные для понимания их грубыми племенными вождями-воинами Запада. В то время как мелкие царьки Севера восседали, потягивая мед, в своих длинных домах из грубо обтесанных бревен – в окружении своих еще более диких дружинников, – военачальники Востока разрабатывали весьма сложные теории военного искусства, которые принимали во внимание не только тактику и стратегию, но и технические аспекты войны, а также вопросы снабжения (о которых и не слыхивали на Западе) и даже не упускали из виду особо чувствительные для различных наций психологические аспекты.
Вполне справедливо будет заметить, что сражения выигрывают отнюдь не военные теоретики и что даже самое профессиональное руководство по военному искусству не создает победоносную армию. Но, по счастью для империи, ее офицеры и высшие военачальники оказались способными соединять теорию с практикой, – а подобная комбинация приводила не одну численно меньшую