меня оставили в покое. Я не выйду… Теперь уж я не могу!..
На лбу у нее играла капризная морщинка, а в голосе как-то тихо сдержанно звучала трагическая нотка, словно эту женщину только что кровно обидели. Она сейчас же ушла в спальню, не допив своей чашки кофе.
Лиза не двинулась с места. Лицо ее приняло выражение озабоченности и уныния. Ей было крайне неприятно, что Рачеев попал к ним в такой неудачный день.
– Отчего мама рассердилась? – спросила Таня.
– Она вовсе не рассердилась… Она нездорова!.. – разумно-успокоительным тоном ответила Лиза. – Ешь, пожалуйста, Таня! Ты ничего не ешь, а только копаешься.
В гостиной уже слышались шаги и голоса. Лиза была уверена, что брат проведет гостя в кабинет. Никогда не решится он притащить его прямо в столовую после того, как опоздал к завтраку. Прежде всего он справится о настроении Кати. И они действительно прошли в кабинет.
Николай Алексеевич просит гостя посидеть минутку: он только предупредит жену и затем познакомит их, если она здорова. Через минуту он вошел в столовую.
– А Катя? – спросил он.
Но ему стоило только взглянуть на сестру, чтобы самому правильно ответить на этот вопрос. Однако же он сегодня не хотел этому поверить сразу, и лицо его приняло вопросительное выражение.
– Катя поручила мне передать тебе, что она не выйдет и чтобы ее не беспокоили. Она ждала вас к завтраку, была одета… Лучше было бы, если бы вы приехали вовремя!.. – прибавила она с легким оттенком упрека.
– Ах! – произнес Бакланов с тихим, но глубоким вздохом. – Как это неприятно!.. Она там? – спросил он, взглядом указывая на спальню.
Лиза кивнула головой. Он осторожно открыл дверь в спальню и вошел, плотно затворив за собою дверь.
Спальня помещалась в большой комнате, разделенной драпри. В передней половине комнаты, откуда выходили окна во двор, стояла мягкая, низенькая мебель, обитая кретоном, туалетный столик, миниатюрный письменный стол с изящным письменным прибором. Другая половина служила собственно спальней.
Бакланов приподнял драпри и увидел Катерину Сергеевну, которая лежала на кровати лицом вверх, заложив обе руки под голову.
Николай Алексеевич надеялся, что ему будет стоить небольших трудов уговорить жену выйти. Но когда он увидел, что на Катерине Сергеевне была только белая юбка да ночная белая же кофточка, а платье в полном беспорядке лежало тут же на стуле, то эта надежда в нем сильно поколебалась.
– Катя! Что же это ты, право?.. Я засиделся, потому что он переодевался у себя в номере… Нельзя же было мне оставить его в первую минуту после приезда… Ты, конечно, выйдешь?!.
Все это он проговорил чрезвычайно мягким голосом, стараясь, чтобы не было ни одной сколько-нибудь шероховатой нотки. Тон его выражал простую уверенность, что Катя выйдет к гостю; в нем не слышалось даже подозрения насчет того, что она раздражена и настроена враждебно.
– У меня голова болит! – отрывисто промолвила Катерина Сергеевна и повернулась на бок, лицом к стенке, на которой