существ. Оба страшно грязные, едва прикрыты несколькими лоскутами материи; длинные волосы, густые, как щетина на щетках, падают на лица, а глаза мечут искры, как из печи.
Пока они осматривались, словно дикие животные, только что посаженные в клетку, принц приказал принести две большие плетеные корзины, наполненные чаем, мясом, ячменной мукой, рисом и другой снедью. Он сказал отшельникам, что намерен все это им отдать. Но, несмотря на эту заманчивую перспективу, они продолжали хранить молчание.
Один крестьянин выразил свое мнение: ему кажется, что, когда отшельники пришли жить на гору, они дали обет молчания. Его высочество – он страдал внезапными приступами настоящего восточного деспотизма – заявил: могли бы хоть поклониться ему, как следует по обычаю, и принять более почтительную позу.
Явно видя, что гнев его растет и надо отвести опасность от диких «святых», я попросила отпустить их. Сначала он отказался исполнить мою просьбу, но я настаивала. Тем временем велела одному из моих слуг принести из моего багажа два пакета с кристаллизованным сахаром (тибетцы очень любят его) и положила по пакету в каждую корзину.
– Откройте дверь и выведите этих животных вон! – приказал наконец принц.
Как только у отшельников появился шанс убежать, они прыгнули к корзинам. Один из них быстро вытащил что-то из-под накидки, костлявой рукой сунул мне в волосы, и оба убежали, как зайцы.
В волосах я обнаружила небольшой амулет; показала его своим друзьям, а потом нескольким ламам, хорошо знакомым с наукой творить чудеса. Все единодушно твердили мне: тут никакого вреда – амулет защищает меня, призывая компанию демонов прогонять с моего пути все опасности и служить мне. Мне оставалось только принять это. Возможно, отшельник, подаривший мне амулет, понял, что я просила освободить его и товарища и этот необычный дар служил выражением благодарности.
Последнее путешествие с ламой-принцем снова привело меня на север страны. Еще раз я посетила Лачен и увиделась с его гомченом. Теперь я смогла побеседовать с ним, но времени на долгие разговоры не было – мы остановились там только на один день, по дороге к подножию горы Кинчинджинга[26].
По пути мы разбили лагерь на берегу удивительного озера в безлюдной долине Лонак, рядом с самым высокогорным перевалом в мире – перевалом Джонгсон (на высоте около 24 тысяч футов), где проходит граница между Тибетом, Непалом и Сиккимом. Мы провели несколько дней около гигантских маронов, над которыми возвышался покрытый снегом пик Кинчинджинга. Затем Сидкеонг тулку покинул меня, чтобы отправиться со своей свитой в Гангток.
Мою любовь к этим высоким уединенным местам, по которым мне предстояло продолжить путешествие с молодым Йонгденом и несколькими слугами, он высмеивал. Даже сейчас вижу его перед глазами: в тот раз он был одет не как волшебники из арабских сказок, а как настоящий западный альпинист. Перед тем как исчезнуть за выступом скалы, повернулся, помахал мне шляпой и прокричал:
– Скорее