что «единство рейха в опасности».
Опыт Гитлера в связи с кризисом никак не мог умерить его тайного решения подчинить армию как можно скорее и как можно прочнее. Как глава исполнительной власти, Гитлер был вызван Бломбергом, который встретил его на ступенях замка в Нойдеке. Военный министр был в полной форме и сразу же (стоя ступенькой выше канцлера) произнес холодную официальную речь: «…Если правительство рейха не может своими силами добиться ослабления теперешнего напряжения, президент введет военное положение и передаст управление в руки армии». Гитлеру была дана четырехминутная аудиенция у Гинденбурга, который без всякого выражения кратко повторил суть заявления Бломберга, причем Бломберг оставался стоять рядом. Затем Гитлера отпустили.
Это был последний случай, когда армия использовала реальную власть в политике Третьего рейха. Уже через десять дней нацисты продемонстрировали, что они не уступают военным в жестком применении правил, и более того, что они изменяют эти правила, как им удобно. Предупредив высшее командование армии, что против «определенных разрушительных элементов» будет предпринято «административное воздействие», и устроив дело так, что рейхсвер был приведен в состояние боевой готовности и находился на казарменном положении, Гитлер нанес удар, придав термину «разрушительный» свое собственное крайне широкое толкование. Осуществление убийств Гитлер поручил своей личной охране, чернорубашечникам СС. В 1934 году их было всего несколько тысяч, но растерянность и пассивность армии более чем компенсировали их малочисленность. А штурмовые отряды CA никак не ждали опасности от своих товарищей по оружию.
К тому времени, когда армия пришла в себя, «порядок» был восстановлен, и залитые кровью полы в тюремных подвалах начисто вымыты. CA не стало, но исчезли и почти все заметные фигуры, будь то правые, либералы или даже такие люди, как Шлейхер[14] и Бредов[15] из Генерального штаба, противодействовавшие становлению нацистской партии. С этого дня стало ясно, что, кто бы ни выступал против Гитлера, рисковал не просто своей карьерой, но и жизнью, и что появился также инструмент исполнения наказаний – части СС, и что возложение на них «полицейских» полномочий сделало их подлинными арбитрами внутренней безопасности.
В те несколько недель, пока становились очевидными масштаб чистки и угроза собственному положению, армия колебалась, не зная, что предпринять. Ее недовольство, временно поутихшее в связи со смертью старого маршала Гинденбурга, вылилось в открытое выступление на следующий год, но тут Гитлер раскрыл свой сундук с игрушками.
Провозглашение всеобщего перевооружения и военного призыва задало каждому профессиональному военному столько работы и открыло такие заманчивые перспективы, что заглушило любые желания (если они и были) заниматься политикой. В любом случае, какую цель могли бы иметь эти поползновения? Армия, по-видимому, добилась всех своих целей. Ее «гегемония в военных делах»