ему.
Разговор с Шепом часто зависел от того, удавалось ли встретиться с ним взглядом, но юноша очень редко соглашался на такой уровень близости. Он старался избегать прямых взглядов не только из-за психологических проблем, но и в силу патологической застенчивости. Иногда, когда воображение особо разыгрывалось, Дилан практически верил, что уход Шепа от мира, начавшийся в раннем детстве, обусловлен тем, что мальчик заметил за собой способность видеть в глазах другого человека секреты его души… и не мог выносить того, что открывалось ему.
– При свете луны, – повторил Шеп, на этот раз глядя в пол. Шепот стал едва слышным, он запинался на каждом слове.
Шеп редко говорил, никогда не нес белиберду, пусть даже иной раз и казалось, что его слова – белиберда. За каждой его фразой стояли и мотив, и смысл, пусть фраза производила впечатление загадочной, и понимали Шепа далеко не всегда, частично потому, что Дилану недоставало терпения и мудрости, чтобы правильно истолковать слова брата. В данном случае эмоции, сопровождавшие фразу, однозначно указывали на крайнюю важность необходимости общения. Во всяком случае, Шепу очень хотелось, чтобы его поняли, и поняли правильно.
– Посмотри на меня, Шеп. Нам нужно поговорить. Можем мы поговорить, Шеперд?
Шеп покачал головой, возможно отвергая то, что он видел на полу, или отвергая призрак, вызвавший у него слезы, или отвечая на вопрос брата.
Дилан взял Шеперда за подбородок, мягко поднял голову юноши.
– Что не так?
Возможно, Шеп читал душу брата, как открытую книгу, но, даже лицом к лицу, Дилан не увидел в глазах Шеперда ничего, кроме тайн, раскрыть которые – задача более сложная, чем расшифровка египетских иероглифов.
И по мере того, как глаза юноши очищались от слез, он заговорил:
– Луна, орбита ночи, лунная лампа, зеленый сыр, небесный фонарь, призрачный галеон, яркий странник…
Это знакомое по прошлому поведение, то ли очередная навязчивая идея, связанная с синонимами какого-то слова, то ли всего лишь способ избежать общения, до сих пор иной раз вызывала у Дилана досаду, даже после стольких лет, проведенных с Шепом. И теперь, когда неизвестная золотистая субстанция циркулировала в его крови, а к мотелю могли приближаться безжалостные убийцы, досада быстро переросла в раздражение, даже гнев.
– …серебряный шар, лампа жатвы, царственная хозяйка истинной меланхолии.
Не убирая руку с подбородка брата, настаивая на внимании к себе, Дилан спросил:
– Откуда последнее… из Шекспира? Не цитируй мне Шекспира, Шеп. Лучше ответь на поставленный вопрос. Что не так? Поторопись, помоги мне. Что там с луной? Почему ты расстроился? Что мне сделать, чтобы поднять тебе настроение?
Исчерпав запас синонимов и метафор для луны, Шеп взялся за второе слово – «свет», произнося все с той настойчивостью, которая придавала словам особое значение:
– Свет, иллюминация, радиация, луч, яркость, свечение, блеск, старшая дочь бога…
– Прекрати,