спокойное лицо исказилось, напомнив другое, изображенное Эдвардом Мунком[14] в его знаменитой картине «Крик».
– Что с ним не так? – спросила Джилли, когда по дуге въезда они поднялись к автостраде.
– Не знаю, – Дилан озабоченно переводил взгляд с автострады на зеркало заднего обзора. – Я не знаю.
Словно обессиленные, руки Шепа медленно заскользили с макушки вниз, к вискам, пониже ушей остановились, пальцы сжались в кулаки, а потом он вдруг сжал костяшками пальцев скулы, будто противодействовал какому-то внутреннему давлению, которое грозило раздробить кости, растянуть мышцы, превратить лицо в огромный уродливый шар.
– Видит бог, не знаю, – повторил Дилан, слыша в собственном голосе дрожь отчаяния, и плавно вывел «Экспедишн» на автостраду, ту ее половину, что вела на восток.
Автомобили – у всех скорость была повыше, чем у «Экспедишн», – мчались к Нью-Мексико. Отвлекаясь на стоны и всхлипывания брата, Дилан никак не мог войти в ритм других водителей.
А потом Шеп, добрый Шеп, тихий Шеп, миролюбивый Шеп, сделал то, чего раньше за ним никогда не замечалось: кулаками начал колотить себя по лицу.
С денежным деревом на коленях, Джилли все-таки сумела повернуться к Шепу и в ужасе закричала:
– Нет, Шеп, не надо! Не надо, сладенький!
И хотя расстояние между ними и людьми в черных «Субербанах» оставалось слишком уж малым, Дилан включил правый поворотник, съехал на широкую обочину и нажал на педаль тормоза.
Сделав паузу в наказании, которому он сам себя и подвергал, Шеп прошептал:
– Ты делаешь свою работу. – А потом вновь принялся бить кулаками по лицу.
Глава 11
Джилли вышла из «Экспедишн», чтобы дать возможность Дилану О’Коннеру поговорить с братом наедине, и привалилась еще не слишком большим задом к рельсу ограждения. Потом села на него, обратив незащищенную спину к просторам пустыни, где ядовитые змеи ползали по нагревшемуся за день песку, где тарантулы, волосатые, как маниакальные муллы «Талибана», поджидали добычу, где среди камней, песка и чахлых кустов обитали существа куда более мерзкие, даже в сравнении со змеями и пауками.
Существа, которые могли напасть на Джилли сзади, интересовали ее меньше тех, что могли появиться на черных, двигающихся синхронно, словно связанных одной нитью, «Субербанах». Раз уж они взорвали находящийся в идеальном состоянии «Кадиллак (купе) Девилль» модели 1956 года, то были способны на любую жестокость.
И хотя тошнота более не подкатывала к горлу, а голова не кружилась, она не чувствовала себя такой, как прежде. Да, сердце более не прыгало в груди, будто жаба, как было, когда они удирали из мотеля, но и не билось так же спокойно, словно у хористки.
«Спокойная, как хористка». Это выражение она позаимствовала у матери. Под спокойствием мать подразумевала не только скромность и сдержанность, но и целомудрие и любовь к богу. Когда ребенком Джилли надувала губки или начинала сердиться, мать настоятельно рекомендовала ей брать пример