только с 15 мая, а к 1 июля я уже вернул затраченный в дело капитал. В это время, совершенно неожиданно, пришла на мое имя из Иркутска телеграмма о том, что горным управлением, для отвода мне золотоносных площадей в Олекминском округе, назначен отводчик, который должен на днях выехать в Сретенск. Телеграмма эта поставила меня в крайне затруднительное положение. Надо было оставить кого-то во главе производимых работ, а у меня под началом работало только два мелких, некредитоспособных десятника. Пришлось обратиться за помощью к соседу, Доенину, который рекомендовал своего старшего служащего.
Скрепя сердце бросил я интересное дело. Будущее пугало меня неизвестностью, хотя одновременно и прельщало возможностью основать большое собственное дело.
В июле месяце я с отводчиком спустился на пароходе по Шилке, на 200 верст вниз по течению, до станции Чашина – одной из тех станций, которые носили название Семи смертных грехов. Все эти станции были расположены на берегах реки Шилки, на каждой из них находилось по определенному числу пар почтовых лошадей, а самое важное заключалось в том, что потребность в лошадях была почти всегда в два раза больше против имеющихся в наличности. И достать лошадей было негде, так как на станциях, кроме смотрителей, никого не было. Сидели проезжающие на месте по двое суток и проклинали свою судьбу. У кого не хватало терпения, тот нанимал вольных, не казенных лошадей у того же смотрителя, и платил втридорога. Почтари в погоне за наживой злоупотребляли своей властью и утаивали свободных почтовых лошадей, благо жаловаться было некому. Вот из-за чего к станциям этим и прилипло название Семь смертных грехов.
После приемки отводов, отправив отводчика в Сретенск, я возвратился на станцию Чашина примерно в половине августа и оттуда по Амуру спустился в Джалинду. Джалинда была самым большим и торговым селом на Амуре. На пароходной пристани меня встретил сын хозяина дома, где я квартировал, и почти с первых же слов стал выражать свое сочувствие по поводу несчастного происшествия, имевшего место на моем прииске. Я от изумления, что называется, и рот раскрыл.
– Какое происшествие, какой несчастный случай?
– Неужели не знаете? Ведь вам в Сретенск телеграмму посылали. В Ильин день у вас на прииске застрелили вашего управляющего.
Телеграмма была послана в Сретенск, я на обратном пути туда не заезжал; понятно, что мне ничего не было известно о жутком происшествии на прииске.
Подробности случившегося были таковы. 20 июля, по случаю праздника Ильи-пророка, работы на приисках не производились, и служащие небольшими компаниями ходили друг к другу в гости. Конечно, дело не обошлось без возлияний, причем пили до потери сознания. Не забыли визитеры и моего управляющего, а он выпить, видно, был тоже не дурак. В компании оказался пристав, имевший при себе револьвер. Каким-то образом револьвер этот был вытащен из кобуры, и, вероятно, в тот момент, когда пристав держал его за рукоятку, мой управляющий