Двенадцать портретов (в формате «будуар»). Аркадий Аверченко

ко мне на коленку? Покатаю, как на лошади. Вот так. Ну целуй дядю. А это что за дичок? Почему волчонком смотришь?

      – Это Чубуковых сынишка. Все к маме просится.

      – Это какие Чубуковы?.. Ах, помню! Она какие-то заговорщицкие письма хранила. Препикантная женщина! И с огоньком… Мой помощник хотел за ней во время допроса приволокнуться, так она, представьте, полураздетая – прыг в окно да вниз. Вдребезги! Передайте от меня сынишке шоколадку. Ну а ты, карапуз? Как твоя фамилия?

      – Федя Салазкин.

      – А, Салазкин! Твой папа, кажется, профессором?

      – Н… не знаю. Его зовут Анатолий Львович.

      – Во-во. В самую точку попал. Бойкий мальчуган и, кажется, единственный – не сиротка. Ты по воскресеньям-то дома бываешь?

      – Бываю.

      – А папа письма какие-нибудь получает?

      – Получает.

      – Что за прелестный ребенок! Так вот, Федя, когда папочка получит письмецо – ты его потихоньку в кармашек засунь, да мне его сюда и предоставь. А я уж тебе за это, как полагается: и тянучка, и яблоко, румяненькое такое, как твои щечки. Только мамочке не проболтайся насчет письмеца, ладно? Ну пойди попрыгай!.. А ты, девочка, чего плачешь?

      – Папу жалко.

      – Э-э… Это уже и не хорошо: плакать. Чего ж тебе папу жалко?

      – Его в чека взяли.

      – Экие нехорошие дяди. За что же его взяли?

      – Будто он план сделал. А это и не он вовсе. К нам приходил такой офицерик, и он с папочкой…

      – Постой, постой, пузырь. Какой офицерик? Ты садись ко мне на колени и расскажи толком. Как фамилия-то офицерика?..

      – Какая у тебя красивая цепочка. А часики есть?

      – Есть.

      – Дай послушать, как тикают.

      – Ну на. Ты слушай часики, а я тебя буду слушать.

      – Постой, дядя Феликс! Ты знаешь, у тебя точно такие часы, как у папы. Даже вензель такой же… и буквочки. Послушай! Да это папины часы.

      – Пребойкая девчонка – сразу узнала! Твой папочка мне подарил.

      – Значит, он тебя любит?..

      – Еще как! Руки целовал. Ну так кто же этот офицерик?

* * *

      Уходя, дядя Феликс разнеженно говорил:

      – Что за прелестные дети, эти сиротки! Только с ними и отдохнешь душой от житейской прозы…

      Петерс

      Человек, который убил

      Есть такие классические фразы, которые будут живы и свежи и через 200, и через 500, и через 800 лет. Например:

      – Побежденным народам нужно оставить только одни глаза, чтобы они могли плакать, – сказал Бисмарк.

      – Государство – это я! – воскликнул Людовик XIV.