вписывалось ни в теорию, ни в практику, да и вообще никуда…
И исходя из этого отказ его попутчика продолжать свой «теоретический» опрос звучал несколько зловеще.
В конце-то концов, если не мы сами, то кто же нас будет выручать? Все правильно, спасение утопающих – дело рук самих утопающих. К тому же было ясно сказано, что он – последний. Больше попыток-то не будет, а значит, и деваться некуда. Стало быть…
Костя набрал в грудь воздуха, но не успел выпалить коротенькое слово, как собеседник, пытливо вглядывающийся в его лицо, нехотя выдавил:
– Вообще-то интерес у меня пропал не до конца, так что можно попробовать спросить об этом еще кого-нибудь, и если вы… – Он не закончил, но смысл был ясен.
Константин с шумом выпустил воздух, ощущая колоссальное облегчение, а чуть погодя такой же огромный стыд. За свою трусость, боязнь и даже за это облегчение, испытанное секундой раньше.
Он даже отвернулся от Алексея Владимировича, стесняясь своей радости, и уставился в окно, грустно разглядывая неброский российский пейзаж, робкий, отнюдь не кричащий о себе во всеуслышание и тем не менее вызывающий в сердце тихое умиление.
Начинало светать, и тонкие березки застенчиво выглядывали из предрассветного тумана, робко выплывая навстречу стремительно движущемуся поезду, но тут же испуганно прячась обратно под белые кружева своей полупрозрачной накидки.
Однако успокоения душе он не принес, скорее напротив, сразу напомнив, что, согласно словам Алексея Владимировича, через два или три десятилетия ничего уже не будет – ни березок, ни окна, ни поезда, да и самой планеты тоже.
Вообще-то на своем веку Костя слышал массу завиральных теорий, включая предсказания Нострадамуса, прогноз майя и так далее, и лишь снисходительно посмеивался, но почему-то сказанному этим человеком он поверил безоговорочно.
Озлившись непонятно на что, но скорее всего на самого себя, он зачем-то принялся ожесточенно взбивать свою подушку.
Та в ответ на столь бурную заботу тут же выдавила из своего чрева парочку пожелтевших от времени куцых перьев. Еще одно попыталось прорваться напрямик сквозь ткань, но застряло на половине дороги.
Костя в сердцах выдернул это перо и, машинально теребя его в руках, глухо произнес:
– Не надо никого спрашивать… Если бы такое предложение сделали мне, то я бы… согласился.
И ему сразу стало как-то легко и покойно. Но главное, что теперь он мог спокойно смотреть в глаза Алексею Владимировичу, что он тут же и сделал, выжидающе уставившись на него.
Трудно сказать, чего именно ждал Костя, но, во всяком случае, не столь обыденной реакции.
– Утомил я вас, наверное, – весело улыбнулся его попутчик и равнодушно заметил, сворачивая тему: – Пора и спать ложиться, а то завтра не высплюсь – мне ведь выходить гораздо раньше, чем вам.
Лицо Кости от столь будничного завершения разговора разочарованно вытянулось, но делать нечего – спать так спать.
– К Ряжску подъехали, – вздохнул он, глядя в окно и доставая