крепости. Кроме явных врагов, думаю, их перечислять не стоит, понятно, нам же противостоит и огромная, просто необъятная масса «простого» народа. Его периодически науськивают на «экстремистов, стремящихся столкнуть Россию в пропасть», на шовинистов, националистов и вообще гадов, только антисемитизм нам не шьют, ибо в глазах этого самого простого такое звучит не как обвинение, а похвала. Это словцо приберегают для обработки «интеллигенции», той только покажи пальцем и скажи: «антисемит», тут же начнут шарахаться, даже не удосуживаясь проверить, так ли это, ведь проверяющий уже сам по себе начинает выглядеть подозрительно. Таким обвинениям, с точки зрения вечно трусливо-озлобленного русского интеллигента, безопаснее верить слепо и так же слепо подчиняться вбитым в пустые черепа рефлексам.
По коридору навстречу грузно двигается Лукошин, огромный и широкий, невероятно толстый, с выпирающим брюхом борца сумо, еще не старый мужик, но уже с бородой лопатой, волосы длинные и падают на плечи неопрятными прядями. Пегая борода тоже разлохмачена, на усах что-то прилипло, ну что за лень в зеркало зыркнуть, все равно же перед дорогой заглядываешь в туалет… Или, как теперь входит в моду, все в лифте?
Подошел, издали протягивая мне руку, пахнуло облаком жареного лука, чеснока и мяса. Хотел даже обняться, я инстинктивно уклонился, а то еще и целоваться полезет, хотя по-русскости и почвенничеству гомосеков терпеть не может, но вот целование мужчин с мужчинами… вернее, мужиков с мужиками, считает нормальным.
– Борис Борисович, – прогудел он патетически, как церковный колокол, – я только что получил тревожное письмо от настоятеля церкви в Усть-Камше!.. Сообщает, что местные предприниматели отхватили часть земель, исконно принадлежащих церкви.
Я сдвинул плечами.
– На это есть суд.
– Но там одна тонкость…
– Ну еще бы.
– Церковь, – пояснил он воинственным тоном и выпятил грудь, достаточно широкую, но казалась бы еще шире, не переходи в объемистый живот и свисающие по бокам могучие валы, такими ограждали в старину крепости, – церковь давно не пользовалась теми землями! Да ладно, ну не пользовалась, кто раньше пользовался? Те земли лет семьдесят пустовали. Зато сейчас можно бы развернуть хозяйственную, как ныне говорят, деятельность, верно? Однако эти проклятые новые русские, наверняка отпетые бандиты, там что-то собираются не то строить, не то сеять… А то и питомник для скота, подумать только!
Он повернулся и шел со мной рядом, нависая, как утес на Волге, что мохом оброс, над утлым челном. И хотя я совсем не утлый, но возле Лукошина каждый чувствует себя утлым. Я остановился, протянул ему руку.
– Извини, Глеб, у меня срочное дело к Диме. А эта возня с церквами – разбирайся сам, ты у нас лучший знаток в этих вопросах!
Он с разочарованным видом пожал руку, моя ладонь утонула в его потной лапище, протянул разочарованно:
– Пора бы вам, Борис Борисович, встать к церкви ближе…
–