Скептик. Аркадий Аверченко

пьяницам водку, готовить мне обед и, кроме того, в промежутках ругательски ругать своего сына Стешу.

      Стеша был молодец девятнадцати лет, всю свою недолгую жизнь пробродивший из угла в угол, самоуглубленный дурень, ленивый, как корова, и прожорливый, как удав.

      С утра, восстав от сна, он умывался, аккуратно напивался чаю и опять ложился на диван – неофициально, как он говорил. Так, лежа на диване и перелистывая «Ниву» за 1880 год, – ждал обеда.

      – Ты хоть бы чем-нибудь занялся! – кричала сиделица винной лавки, выглядывая изредка из дверей.

      – А чем я займусь там, – возражал Стеша хриплым голосом.

      – О господи! Другие люди как люди! Служат, дело делают, а этот, как колода!.. Нислимо ли это – здоровый молодой человек – и целыми днями диваны протирает!

      – «Нислимо!» – сурово сипел Стеша. – Говорить бы как следует по-русски выучились!

      – Убирайся отсюда, с дивана! Это что еще такое за моду выдумал – по диванам разлеживаться. Все соседы с тебя смеются!..

      – «Соседы»! Не умеете говорить, так молчали бы.

      – То-то вот нам, неумеющим, и приходится кормить вас, умеющих-то! Профессор какой! Пошел прочь с дивана!

      Подбоченившись, она наступала на Стешу. Когда же слова не помогали, она схватывала его за руку и сбрасывала с дивана на пол.

      Он тяжело шлепался, вставал, забирал свою «Ниву» и, мурлыча какой-то бессмысленный мотив, хладнокровно переходил на крылечко, выходившее на засоренный, залитый помоями двор.

      – Хоть бы за что-нибудь ты взялся, чучело ты разнесчастное. И как это так человек жить может?

      – Тюр-лю-лю, пам-пам-пам, – тянул лениво Стеша, перелистывая осточертевшую и ему самому, и окружающим «Ниву» за 1880 год.

      Перелистав «Ниву», Стеша съедал кусок черного хлеба с салом, выпивал чудовищную жестяную кружку воды и заходил ко мне «поговорить».

      – Что скажете, молодой человек? – спрашивал я его откладывая начатое письмо или книгу.

      Он садился верхом на стул, шлепая для развлечения ладонью по спинке его и изредка поглядывая на меня с той сосредоточенностью, которая была ему свойственна.

      – А что, – спрашивал он меня после долгого молчания, – правда, что в Петербурге пешком по улицам нельзя ходить?

      – Почему?

      – Такое там движение на улицах, что сейчас же задавят.