ты, брат, у нас оставайся… – сказал монах. – У нас тут три рода жизни.
– Как это? – удивился Дамиан.
– Три… – подтвердил монах. – Сначала у нас в монастыре трудятся, потом – в скиту, а после – в пустыни. Оставайся, брат… Я тебе свои четки отдам. Десять раз читай «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго», и один раз «Богородице Дево, радуйся…» – до конца.
И он протянул Дамиану четки.
Поклонившись, Дамиан взял их. На Валааме все старцы ходили с такими четками, и теперь и Дамиан оказывался как бы принятым в их число.
– Спасайся, брате! – сказал он, и стало так легко на душе, как никогда еще не бывало.
– Христос посреди нас! – ответил монах, осеняя себя крестным знамением.
– Есть и будет… – сказал Дамиан и тяжело вздохнул, отстраняясь от чудесного мечтания.
– Отче! – сказал он. – А с кем еще можно посоветоваться на пользу души?
– К отцу Евдокиму сходи, брате… Великий старец – отец Евдоким…
– Да станет ли говорить со мною он? Кто я такой есть – крестьянин неграмотный…
– Не бойся… – сказал монах. – Отец Евдоким сам знает, с кем говорить. Недаром его «духовной удицей» зовут…
Дамиан не мог знать, что старец Евдоким, в недавнем прошлом «внешний монах», обучался внутреннему деланию у белобережских старцев, встреченных им на пути из Соловков. И Евдоким ничего не знал о пришедшем к нему посетителе, но, подобно старцам на дороге, земным поклоном приветствовал Дамиана.
«От его смирения я так растерялся… – рассказывал годы спустя игумен Дамаскин. – Только и мог сказать: желаю спастись, научите!»
– Научим, брат, научим… – ответствовал Евдоким и слезы «сердечного умиления» оросили его лицо.
Поговорив «на пользу», уже прощаясь, он благословил Дамиана идти к игумену Иннокентию и проситься в монастырь.
Игумен Иннокентий принял Дамиана…
До Рождества Христова Дамиан тачал в монастыре сапоги, а под Новый год отправился домой. Для пострижения в монахи требовалось увольнение от – так называли тогда крестьянскую общину – мира.
Но Дамиан давно уже ушел из крестьянского мира, совершая паломничества по монастырям, и мир легко смирился с потерей калеки.
Как только вскрылись реки, на барках с хлебом, Дамиан отправился в Петербург. Отец благословил его на прощание иконою, а потом версты три шел по берегу, кланялся и кричал:
– Прощай, Дамианушка! Прощай!
Вот еще раз поклонился и скрылся за пригорком…
В записях рассказов игумена Дамаскина, напротив эпизода прощания с отцом, сделана приписка: «Всегда, как о. Дамаскин вспомнит про это, и заплачет».
Глава пятая
Вот так и совершилось расставание с миром… Грустно и слезно. Зато Валаам встретил будущего игумена звоном колоколов.
Получилось это так…
В Петербурге Дамиан ожидал на подворье оказии, чтобы добраться до монастыря. А тут приехал монастырский казначей Арсений