за которые можно было потянуть, уже оборвались.
Он вывел Гэбриэла в приемную; тот шел, пошатываясь, как будто в изнеможении. Таня едва заметно кивнула начальнику – значит, запись прошла успешно.
– У нас есть что-нибудь из одежды? – спросил Чендлер.
– Да так…
Таня порылась в коробке с вещами и достала оттуда грязную оранжевую футболку с небольшим логотипом на груди, пожалуй, самую приличную из того, что там было: эту одежду не брала даже Армия Спасения.
– Это еще зачем? – спросил Гэбриэл.
– Наденьте.
– Мне есть в чем ходить. – Он указал на свою окровавленную футболку. – Не хочу быть обузой.
– В таком виде в город нельзя. Людей распугаете.
Чендлер вывел потерпевшего во двор, где стояли ослепительно-белые полицейские машины.
– У меня не так много вещей, чтобы ими разбрасываться, – сказал Гэбриэл уже немного спокойнее. – Даже эту футболку жалко.
Знакомое чувство. В детстве Чендлер тоже не любил расставаться с вещами. Как-то раз они с лучшим другом – бывшим другом – Митчеллом чуть не подрались из-за старого футбольного мяча, хотя тот был настолько заигран, грыжа на грыже, что и кататься перестал.
– Никто у вас ничего не отнимает, просто переоденьтесь, – сказал Чендлер. – Считайте, что это подарок.
Гэбриэл взял футболку.
– Ладно, только сначала помоюсь.
4
Чендлер завел автомобиль и выехал в город. Под дневным солнцем салон тут же превратился в духовку, в которой плавилась черная обивка, а пассажиры тушились в собственном соку.
Они ехали по проспекту мимо семейных лавочек и заколоченных магазинов. Чендлер поглядывал на Гэбриэла. Тот спокойно и умиротворенно развалился на сиденье. Чендлер пообещал ему полицейскую защиту и надеялся, что не подведет.
– Тебе точно не нужно к врачу? – спросил он.
– А зачем? Со мной все в порядке; так, ушибы да ссадины. Больно, конечно, зато буду знать, что надо держать ухо востро.
– Прямо как с бывшей женой, – усмехнулся Чендлер.
Парень изобразил что-то вроде улыбки.
– Давно?
Голос звучал расслабленно, под стать позе. Вместо нервной дрожи – спокойный, доверительный тон ночного диджея на радио, который ставит тоскливые мелодии, вгоняющие слушателей в сон. Складывалось впечатление, что в пассажирском кресле сидел совершенно другой человек.
Чендлер прикинул в уме.
– Семь лет уже… Точнее, семь с половиной.
– Прилично так. Скучаете?
– После того как она пригрозила, что отберет детей – нет.
– Ничего себе, – проговорил Гэбриэл. – И как, есть за что?
Чендлеру не очень хотелось обсуждать эту тему с незнакомцем, но его голос вызывал на откровенность. Чендлер чувствовал себя радиослушателем, который, мучаясь бессонницей, позвонил в студию и в прямом эфире рассказывал о своих бедах и трудностях.
– Не-а.
– И сколько у вас детей?
– Двое. Пожалуй, единственное хорошее дело в моей жизни. – Чендлер улыбнулся