и губы. Помада, правда, никак не желала ложиться ровно, в результате чего рот все время казался перекошенным в какую-нибудь сторону. Поборовшись с ней добрых полчаса, я поняла, что этот бой, увы, проигран, и времени почти не остается. Пришлось взять салфетку и стереть получившееся безобразие, что удалось тоже с большим трудом, только с помощью Милкиного молочка для снятия макияжа. И как она красится каждый день?! Убедившись, какой это тяжкий труд, я даже стала испытывать к ней нечто вроде уважения. Я расчесала волосы, пощипала себя за щеки, чтобы кожа слегка порозовела и приняла более здоровый вид, и поняла, что пора выходить из дома.
Довершили мой наряд высокие мартинсы и потрепанная кожаная куртка типа косухи, в которой я обычно таскаюсь в школу. Получилось необычно и с такой милой сумасшедшинкой, мне даже к лицу.
Запихнув в сумку Желязны, я вышла из квартиры, закрыла дверь и поехала к Милкиному университету.
Несмотря на то что пришлось еще кое-куда заскочить, когда я прибыла на место, до конца занятий оставалось еще двадцать минут. Заняв удобную позицию в кустах, я запаслась терпением и принялась ждать. Кстати, я не говорила, что терпение – моя сильная сторона?
Вот, наконец, стали появляться студенты с Милкиного курса. Прошла группа парней, которые были на фотографиях вместе с Максом. А его все нет. И сестрицы тоже. Я уже стала волноваться, когда появились и они.
Он – в черной куртке и черных же джинсах, она – в экстравагантном белом плащике с прозрачными вставками. Надо признать, смотрелись они вместе неплохо и в целом составляли красивую пару. Но! Но я совершенно четко знала, что они не предназначены друг для друга. Ни разу!
Кровь быстрее запульсировала в жилах. Я наблюдала из своей засады за тем, как они остановились неподалеку от крыльца. Он закурил. Даже не представляла, что парень может так потрясающе выглядеть с сигаретой! Когда курят мои одноклассники – кто с показным бахвальством, кто робко оглядываясь, не видят ли его учителя и знакомые, – смотреть на них противно. Но Макс курил именно так, как нужно – красиво и уверенно. Сразу становилось понятно, что он взрослый и вправе поступать, как хочет. Он никому ничего не доказывал, не старался казаться кем-то другим – смелее, раскованнее, старше. Он просто был собой, и это удивительно ему шло.
Я, конечно, не слышала, о чем они с Милой разговаривали, но поняла, что больше говорит она, словно доказывая что-то, а он лишь изредка вставляет несколько слов и снова затягивается, немного запрокидывая голову к небу.
Руку защекотало. Я поднесла ее к лицу и увидела, что по ней ползет божья коровка. Я отвлеклась всего на полминуты, сдувая ее, а, когда подняла глаза, Мила уже уходила. Одна! Она прошла совсем близко от меня, стуча каблучками. Надо знать ее так хорошо, как я, чтобы понять, что она убита! Раздавлена! Ее лицо не выражало ничего, но именно это неопровержимо свидетельствовало о том, как ей сейчас плохо.
А Макс, будто в задумчивости, стоял у крыльца.
«Мой выход», – решила я.
Достав из сумки книгу, я взяла ее в