– Ладно, делов-то… Что, я не прав?
Разобиженные друг на друга, они шагают к порту. На полпути Меркул разворачивается и топает назад. Пимен бежит за ним, хватает за плечи. Ватага ребятишек, гоняющая полусдувшийся футбольный мяч, с любопытством замирает: вдруг да полетят сейчас на землю шапки, подерутся чужаки, будет драка – все развлечение в этот тягучий и скучный день. Вот уже толкаются со злостью, один поднимает руку, но быстро ее опускает.
– Слушай, мы ведь курнуть забыли, – говорит Пимен, вытаскивая на свет божий пакет с махоркой. – Давай моего табачку. И тогда видно будет, может, и правда…
– Эдисон Васильевич!.. Эдисон Васильевич!..
Деревенскому дурачку Онисифору приходится пробежать за мотоциклом с десяток метров, прежде чем председатель тормозит.
– Ну, что у тебя?
– Уважаемый товарищ Эдисон Васильевич, – торжественно начинает Онисифор. – Имею, значит, желание заявление сделать!
Онисифор стоит навытяжку, руки плотно прижаты к бокам, на лице блаженная улыбка, после каждого слова по сторонам брызжет слюна. Морщась от брезгливости, Эдисон замечает на лацкане дурачка пятиконечную звезду неправильной формы, которую тот самолично вырезал из жестяной банки – уж не фашистские ли консервы? На шее повязана красная лента с заостренным как у галстука концом.
В переполняющем его искреннем энтузиазме Онисифор готов искоренять кулаков, строить школы и дороги, выловить из озера всю рыбу, пройдясь по нему гигантским тралом, осушить болота и с песнями выполнять нормы по зерновым, чтобы, позванивая орденами, шагать потом в колонне праздничных парадов. Эти мысли втемяшились ему в голову после посещения красного агитационного собрания, на котором он неоднократно пытался взять слово, но никто не хотел его слушать, слова не дали. В результате сам Эдисон Васильевич, не подумав о последствиях, объявил, что выступать могут только члены
партии.
Онисифор покашливает, прочищая горло, и выпаливает:
– Желаю вступить в ряды коммунистической партии! Да здравствует власть рабочих и крестьян! Да здравствует наш вождь, друг и учитель товарищ Сталин! Впредь во имя светлого будущего нашей коммунистической родины! Смерть фашистам!
Мотоцикл затарахтел и уехал. После услышанного Онисифор застывает в неподвижности, до него никак не доходит, что ему сказали, ибо даже от самого счастья отказаться легче, чем от прекрасной мечты о счастье, которая, как божественный облачный столп, манит к горизонту жизни, какой бы грязью ни был устлан путь. Вскоре деревенский дурачок начинает беспокойно метаться туда-сюда, наконец, между серыми покосившимися заборами сворачивает на тропинку, по которой в теплое время года ребятишки бегают купаться. В камышах прячется большой камень. Онисифор садится на него, судорога отпускает, мышцы лица расслабляются, и теплые слезы, смешанные с соплями, фонтаном брызгают из глаз и из носа. Долго плачет Онисифор, часто вскакивает, дико оглядывается вокруг, добегает до воды и возвращается назад. Так, значит, в партию не просятся, в нее зовут? Как