годов – уже перестали прислушиваться к ночным шагам на лестнице, к рокоту мотора одиноких машин в ночи, когда бабушка, с переделанным паспортом, где вместо Бетти Самуиловны красовалось – Белла Семеновна, могла спокойно, не очень опасаясь за карьеру мужа, раз—два в месяц посещать синагогу, а дед – самозабвенно спорить с друзьями о культе личности, перегибах и заградотрядах. Частенько слышал из уст деда ругательства типа «сексот» в отношении какой-нибудь из соседок, удивлялся спокойной реакции на «ругательства» бабушки и никак не мог понять, как эти старушки-соседки могли заинтересовать кого-то, с точки зрения дел сердечных. Помню рассказы деда о войне, после чего зачитывался толстенной, в малиновом переплете книгой «За Родину, за Сталина». Я вырос на примерах Гастелло, Талалихина, Вани Голикова, брата и сестры Космодемьянских, так как в книге были очерки о всех героях Советского Союза и были описаны их героические поступки. Я восхищался трижды героями Покрышкиным и Кожедубом с их 59-ю 62-мя сбитыми самолетами и не знал, что в немецкой армии Герхард Баркхорн имел 301 сбитый самолет, а Вильгельм Батц – 237… – ну да ладно, свои – всегда большие герои! Это уже много позже начинаешь понимать, что историю войн, обычно, пишут, а то и переписывают в угоду личностям – победители.
Все это не проходило стороной и сыграло немалую роль в становлении меня как личности.
Попав между «двух противоположностей» – обожания, вседозволенности, покровительства и умиления бабушки с одной стороны и суровым, отрезвляющим взглядом, личного примера в области патриотизма и долга, чтении бесчисленных «Занимательных» книжек Перельмана – я рос добрым, открытым, любознательным, с обостренным чувством справедливости и долга, но в тоже время – упрямым, своенравным и самостоятельным в поступках.
И все бы ничего, но вот напасть, был я отчаянным озорником, из-за чего между опекавшими сторонами разгорались порой нешуточные бои местного значения, где иногда в ход шли даже предметы посуды. Бабушка в основном одерживала победу и чего стоило её знаменитое изречение, когда я не хотел идти в школу и притворялся больным:
– Ничего страшного, пусть посидит дома, на день позже станет профессором… – в чем она, конечно, ни на минуту не сомневалась.
Сызмальства я вдоволь мог предаваться любимым шалостям, коих было превеликое множество и если день был прожит правильно, значит – он был потерян!
Одной из таких шалостей было строительство штаба из обеденного стола, стульев, раскладушки… Все это покрывалось одеялами, а внутри штаба на ковер клались подушка, несколько любимых игрушек, дедовский полевой бинокль (морской, цейсовский висел на шее), охотничий патронташ со стреляными гильзами, котелок и… настольная лампа с зеленым абажуром, которая была включена, так как под столом было темновато и страшновато! В узкие щели-амбразуры выставлялись два дедовских охотничьих ружья, а пространство вокруг,