нет, этого мы не услышали! Путин рассказал не о президентских делах, которых должен стыдиться, а именно о таком факте, которого должен стыдиться почти любой hоmo sapiens. Однажды в дальней поездке по стране в дождливый слякотный вечер к нему подошла женщина, по его словам, преклонного возраста и, став на колени прямо в слякоть и грязь, передала ему записку. Он передал записку помощнику, а тот ее потерял. И вот, говорит, почти двадцать лет мне за это стыдно. Ну, естественно, повторю, любому порядочному мужчине было бы стыдно, что он мог, но не помог пожилой женщине, нуждавшейся в помощи.
Рассказ Путина очень растрогал Владимира Соловьева, Карена Шахназарова, Дмитрия Киселева и всех его обожателей. Рассказ воспроизводили и комментировали газеты, его повторили, сопровождая и ахами, и охами, и просто вздохами, воскресные обзоры событий за неделю на всех ТВ-каналах… Словом, отовсюду «лезли в душу» зрителям, слушателям, читателям… И даже не принадлежащий к обожателям Александр Бобров писал: «Голос президента дрожал, когда он это рассказывал». Саша, я дрожи не заметил, но умелая пауза по Станиславскому была. Журналисты кинулись искать следы неизвестной просительницы, и вроде бы кто-то установил, что дело было в Сыктывкаре.
А между тем рассказ вызывает много вопросов и сомнений. Во-первых, странно, что женщине беспрепятственно удалось подойти к президенту, которого всегда сопровождает охрана. Ведь Шарлотта Корде и Фанни Каплан были тоже женщины. Ну ладно, допустим, старушке удалось прошмыгнуть, но, во-вторых, не легче поверить и в то, что женщина, советский человек, могла решиться на такой отчаянно унизительный жест, как коленопреклонение, которое она за всю жизнь могла видеть только в кино.
В-третьих, даже вручив записку, просительница еще имела возможность сказать что-то вроде таких слов: «Родимый, сил нет, измучилась, погибаю, помоги!» Но она ничего не сказала. Странно. И Путин лишь гадает, о чем она могла сказать, думает, что о сыне, сидящем в тюрьме. Но гораздо вероятнее – о том, что есть нечего или жить негде.
В-четвертых, первым движением президента и всякого мужчины в этой ситуации было бы естественно поднять женщину с колен, но он или его помощник почему-то это не сделали.
В-пятых, если старушка решилась на столь отчаянный жест, то естественно ожидать неординарную реакцию и президента. Он, подняв ее с колен, должен бы, допустим, тут же спросить женщину: «Матушка, что с вами? Чем помочь?» Но он ничего подобного не делает.
В-шестых, если, допустим, не было времени на расспросы, куда-то спешил, то, принимая во внимание опять-таки крайне необычный характер жеста просительницы, естественно было бы не отдавать записку помощнику – это же не ящик коньяка, не подарочный щенок и даже не букет цветов – а просто положить ее в карман. Он не сделал и этого.
Наконец, для человека власти, который впервые в жизни увидел человека, старую женщину в мольбе на коленях перед собой было бы крайне странно забыть о ее записке, но вполне закономерно вспомнить о ней в