считали себя своего рода учеными. Мы подвергали себя модификациям в зависимости от наших социальных функций. Мы бесконечно самосовершенствовались. Будучи биомеханическими существами, мы оставались на постоянной связи с мощными вычислительными машинами, возможности которых вы не в состоянии себе представить. Наш мир был понятным и упорядоченным, даже случайность мы умели вплетать в процесс развития. Очередные планеты и расы включались в нашу цивилизацию запланированно, без малейшего риска. А потом мы прилетели на Землю, и все посыпалось. Мы встречали воинственные расы, развитые гораздо лучше вас, но ни одна настолько нас не удивила. Впервые наше самое совершенное оружие было обращено против нас.
– Но ни на одну расу вы не нападали в разгар самой жестокой войны в ее истории, правда?
– Нам следовало проявить терпение, – вздохнул марсианин. – Подождать, пока вы закончите. Но вы сжигали столько эмоций, из которых можно было черпать энергию! Вся эта война была бездарной тратой энергии. К тому же, не зная вас настолько хорошо, как сейчас, мы не могли понять, за что на самом деле вы так сражаетесь. Одна из самых популярных у нас теорий гласила, что вы осведомлены о понятии эмоциональной энергии и энергии веры, но не умеете их использовать, поэтому устраиваете кровавые игрища, чтобы вас не уничтожил переизбыток этой энергии. Вас, наверное, забавляет наше тогдашнее невежество?
– Вы знаете, если задуматься, – Кутшеба скривился, – не такое уж глупое объяснение для той войны.
В ту ночь ему снилась старая война, которая положила конец эпохе технологий.
Он не мог сказать, к какой армии и национальности принадлежал. Все вокруг говорили вроде бы на польском, но существовала ли тогда армия, где бы не было поляков? Невозможно было разобрать цвета и нашивки покрытых грязью и пылью мундиров. Солдаты сидели в окопах, стараясь не высовывать головы над укреплениями. Шел дождь.
Тяжелые капли падали на землю, превращаясь в грязь, забрызгивая солдатские головы и стекая им за воротники. Уставшие мокрые мужчины сидели на корточках в увеличивающихся с каждым мгновением лужах и, если только им хватало сил, ругались на чем свет стоит. Кутшеба понял, что окружающие его люди носят шлемы разных форм: одни как перевернутые миски, другие – смешные, огромные и тяжелые, с шипами, третьи напоминали кастрюли. То ли его товарищи по оружию забавлялись коллекционированием обмундирования и вооружения противников, то ли в окопе собрались поляки из всех воюющих друг с другом армий. Он жалел, что многого не знал о Великой войне. Не различал шлемы и мундиры. Однако предполагал, что грязные истощенные солдаты могли остаться после очередной битвы и спрятаться в первом попавшемся укрытии с припасами, которые не слишком отличались друг от друга. Они были простужены, напуганы, голодны и так облеплены землей, что больше напоминали големов, нежели людей.
А может, это и были големы, и Кутшеба в своем сне стал одним из них? В первые годы войны големов не использовали, но уже в 1920-м, кажется, да.
– Есть