о фламандской школе
I
Ветер охрипшей сукой завывал в трубах, срывался с цепи и со злостью кусал неуклюжие тучи. Обиженно надув щеки, те начинали рыдать. Их слезы отбивали чечетку на жестяных подоконниках и затягивали окна пленкой воды. Преподаватель художественного училища Николай Александрович Максаков не обращал внимания на капризы осени. Словно лунатик, он кругами ходил по аудитории и рассказывал о творчестве постимпрессионистов:
– Друзья мои, современная живопись – не фотография. Задача ее заключается в создании на холсте некой, не существовавшей до сего момента реальности. Желание отразить личностное впечатление художника от окружающего мира. Глаз и мозг творца устроены иначе, чем у обыкновенного человека. Испокон веков мастера кисти были потребны лишь для того, чтобы запечатлеть существующую явь. С изобретением же камеры обскура задачи изменились. Но, как и раньше, при перенесении изображения из жизни на холст живописец, так или иначе, служил медиумом и вносил в картину долю своего впечатления от натуры. Ван Гог и Гоген, без всякого сомнения, – гениальные художники. То, как они рисовали, может быть, не совсем понятно неподготовленному зрителю. Однако же, нельзя утверждать, что китайский язык – это бессмысленный набор звуков. Для того чтобы в полной мере оценить живопись ван Гога, следует научиться его языку. Наконец последнее, что я хотел заметить по этому поводу: на свете существует бесчисленное количество людей, способных с большим или меньшим успехом написать как Вермеер, Филонов, Рембрандт или Веласкес, однако, это лишено смысла. За холстом стоит гений мастера – тут уж ничего не попишешь. Простите за каламбур.
Монотонное жужжание педагога клонило Шкаликова в сон – сказывалось чрезмерное количество выпитого накануне портвейна. Перед глазами пестрыми клочками проплывали то подсолнухи, то пшеничное поле с кипарисами. Откуда-то издалека приглушенными раскатами грохотал голос Максакова. Его слова о небывалых тяжестях, выпавших на долю безухого сумасбродного художника, стучали по барабанным перепонкам и растворялись в полусонном мозгу. Когда в видениях появились крестьянские хижины в Овере, кто-то толкнул Шкаликова в плечо. Андрей открыл глаза и увидел перед собой преподавателя.
– Я понимаю, что вам это не очень интересно. Но все-таки потрудитесь не перебивать мою речь храпом! Может, кому-то мой рассказ покажется не лишенным смысла.
– Простите, Николай Александрович, я всю ночь за бабушкой ухаживал! – пробубнил студент, понуро опустив голову.
– Я догадался, определил по запаху! Бабуля небось с похмелья умирает? Вы бы сгоняли за микстурой – как-то нехорошо пожилого человека оставлять в таком состоянии!
– Николай Александрович, я больше не буду! – Шкаликов с небывалым усердием теребил полу пиджака.
«Глаз и мозг живописца устроены иначе, чем у обыкновенного