европейцев над народами колоний идеями «дворянства белой кожи».
Плантаторы дерзко заявили, что не подчинятся решениям Парижа и будут жить автономно, сохраняя верность королевской власти и устои рабства.
Первыми пришли в движение мулаты, они считали себя прослойкой, отдельной от чёрных и поэтому ими была поднята не тема отмены рабства, а лишь уравнение мулатов в правах с белыми и новые выборы. Среди лидеров выделялся Венсан Оже, молодой мулат, получивший образование в Париже.
Взбешённые плантаторы пресекли выступления и устроили для их руководителей, в их числе жутким образом погиб молодой Оже средневеково-зверские казни, подчеркнув этим, что «демократия, равенство и братство» касаются только белых!
Восстание чёрных рабов началось в августе 1790 года под влиянием идей французской революции.
Интересно при этом, что африканцы и чёрные антильянос редко выступали вместе со своими полукровными соплеменниками, часто убивали их вместе с белыми, так как мулаты иногда бывали и надсмотрщиками на плантациях и даже владельцами рабов, больше того, желая угодить белым и выгадать себе новые послабления, скверно относились к чернокожим.
Положение мулатов было двойственным, белые называли их – «полу-негры», для чёрных и для самих себя они «полу-белые»!
Сумятица усугублялась тем, что на Сен-Доминго белые плантаторы – аристократы представляли собой еще и партию французских роялистов, а малочисленные местные республиканцы из белых и чёрные рабы воодушевлялись новыми идеями свободы, равенства и братства.
Жак Буарди сумрачно склонился над столом. Он не любил эти воспоминания, посёлок Лемуан под Леоганом, где жили семьи освобождённых рабов. Ни малейшей ностальгии и теплоты не пробуждали в молодом человеке эти воспоминания о сумеречном существовании детских и юношеских лет. Жители посёлка, как наёмные рабочие трудились на плантации своего бывшего хозяина за жалкие гроши, от которых отказался бы и белый крестьянин.
Лемуан, каким он навсегда запомнился Жаку… Убогие домишки, огороды, вечно размытые ливнями дороги, грязи по колено, вечный голод и вечные унижения, никаких надежд. Невозмутимые лица, бронзовые и чёрные маски, за которыми и усталость заезженных вьючных животных, и терпение мучеников, и непримиримая ненависть. Что видит чужак со стороны? Ровно ничего. Подчёркнутая услужливость, белозубые улыбки и низкие поклоны: «Да, месье, слушаюсь, мадам…»
Чем хуже живет Лемуан, тем чаще слышны по вечерам народные песни и жёсткий ритм барабанов. Уголки полных губ Жака чуть насмешливо изогнулись. Только белые думают, что петь и танцевать можно исключительно от радости, от сытости и довольства жизнью. Танцуют? Значит еще живы, есть еще жизненные силы, жива душа народа. Только ли для того, чтобы терпеть дальше? У потомков африканцев танец способен выразить любые человеческие чувства, выплескивая в мир как радость, так и горе, как любовь, так и гнев… Это искусственное оживление Лемуана, как смех сквозь слёзы…