повезло!» Погода считалась отличной – даже если бушевал шторм с градом. При виде статуй цезаря следовало улыбаться, а так как они были повсюду, то улицы заполняли исполненные счастья люди.
Солнечные часы на площади показывали полдень.
Напуле давно утратил черты греческой колонии. Римляне изрядно перестроили его – установили фонтаны, расчертили квадратами, воздвигли храмы в честь своих божеств. Греческую власть, названную «демократия», перенимать не стали. Во-первых, «империя» звучит лучше, а во-вторых, у греков им нравился только салат. То тут то там из-под земли торчали обломки мрамора, словно кочерыжки, в Риме часто объявляли повелителей богами, а потом с той же яростной устойчивостью выкорчевывали их статуи и бросали в море. Публий не особенно сомневался, что и Калигулу постигнет аналогичная участь. Но вслух этого, само собой, не говорил.
– Молоко «Весёлый консул» с добавлением конопли! – звонко крикнул reclamare глашатай у храма Юпитера и развернул папирус. – Наш новый цезарь решил считать себя двадцатикратно лучше старого и теперь именуется стократно пресветлым! Сенат, при участии мудрого патриция Инцитата, успел немедленно одобрить этот закон под благолепное ржание и крики восторга: Ave Ceasar!
…Публий подождал, пока глашатай закончит славословия и перейдёт к нападкам на Парфию. У Рима вообще странные отношения с Парфией. Глашатаи поливали её, как только могли, однако у менял весьма ценились треугольные парфянские деньги. Мало того, в Риме было откровенно популярно всё парфянское – и выступления заезжих жонглёров, и музыка чернокожих парфянских рабов, крепкие напитки из Ктесифона, и корневища волшебных растений, позволявшие выпускать изо рта сладкий дым. Латинский язык охотно впитывал слова-паразиты из Парфии, а молодёжь подхватывала их с особой радостью. Сотни мелких парфянских таверн «Маршакус» были до отказа заполнены детьми, наперебой поглощавшими грубое кушанье с красным соусом, коим в Парфии на спор откармливали худосочных рабов. Даже сам пяти… то есть, простите, стократно пресветлый цезарь, и тот недавно посетил враждебную Парфию, поел в «Маршакус». Тамошний царь подарил ему чудо парфянской мысли: колдовское яблоко, что позволяло связываться с богами. Нелюбовь к парфянам в империи считалась писком сезона, а подлость Парфии в политике и экономике даже не обсуждалась. Бывшие римские провинции, впрочем, охотно присягали парфянам, надеясь на груды треугольных денег. Но как-то потом оказывалось: увы, деньги давали только в долг, а на территории провинции уже стояли лагерем парфянские войска с благородной целью, чтобы сберечь жителей от атак диких степных варваров.
– А сейчас, – крикнул глашатай, покончив с порцией едких выпадов в адрес Парфии, – я зачитаю вам список благодарностей в адрес цезаря из Иберии и Фракии. Жители в восторге, что он, заботясь об их счастье, повысил налоги – и теперь карманы народа не отягощают деньги, замедляя передвижение по сильной жаре. Но перед этим, дорогие граждане Рима, мы традиционно уходим на reclamare!
Вперед выпорхнула