.

расстаемся.

      – Как мило с твоей стороны, папочка… Как бы я хотела, чтобы ты поехал вместе со мною!

      – А что, если я так и сделаю?

      Ван Олдин сказал это в шутку, но был поражен, увидев, как щеки Рут залились мгновенным румянцем. На какую-то секунду ему показалось, что в глазах дочери промелькнула тревога. Она неуверенно и нервно рассмеялась и сказала:

      – А я ведь действительно подумала, что ты так и сделаешь.

      – А тебе разве это было бы неприятно?

      – Не говори глупостей, – сказала дочь с нажимом.

      – Ну, тогда хорошо, – произнес ван Олдин.

      – И ведь это совсем ненадолго, – попыталась успокоить его Рут. – Ты же знаешь, что приедешь через месяц.

      – Да уж, – равнодушно заметил мужчина. – Иногда я думаю, что мне надо сходить к одному из этих умников на Харли-стрит[16] и попросить его немедленно прописать мне солнце и смену обстановки.

      – Не ленись, – воскликнула дочь, – через месяц на Ривьере будет гораздо приятнее. А у тебя ведь масса дел, которые ты не можешь вот так просто взять и бросить.

      – Наверное, ты права, – вздохнул миллионер. – Тебе уже пора садиться, Рут. Где твое место?

      Рут Кеттеринг оглядела поезд. На площадке одного из пульмановских вагонов стояла высокая, худая женщина в черном – горничная американки. Она отошла в сторону, когда хозяйка подошла к двери.