напрямик через лес, недалеко, километров восемь, там трасса на Котлас, от Котласа до Коноши на поезде каких-то шесть часов, а там до Москвы рукой подать.
Что нам, здоровым мужикам, восемь километров, тем более что места замечательные. Ты была в беломошных борах? Представь хвойный лес без подлеска, весь выстланный белым мхом, наползающим на высоту человеческого роста на деревья. Лес светится! А строевой лес! Я не представлял, что сосны могут быть такими высокими, такими стройными, и лишь на самом верху, подпирая небо, несколько корявых веточек, на которых даже цвет хвои не улавливается. Но когда к исходу следующего дня мы, несколько поплутав, вышли на трассу, нам было не до красот природы!
– Вот видишь, – рассмеялась Алла, – и у тебя конец плохой!
– Во-первых, какой же он плохой? – не согласился Манецкий. – А во-вторых, кто тебе сказал, что это конец? Вернулись мы в Москву и уже на второй день затосковали – очень уж хорошо мы погуляли на Севере. Тут Борецкий и говорит, у вас, дескать, на договоре деньги немереные на командировки пропадают, давай на Камчатку слетаем, у меня там друг в институте вулканологии работает, давно не виделись. А мы с Серегой на Камчатке ни разу не были. Летим…
Алла то восхищалась описанием красот камчатской природы, то смеялась над их приключениями, а Виталий, улыбаясь, обнимал ее за плечи, все теснее прижимая к себе.
Пришел черед Аллы.
– А у меня позапрошлое лето было хорошее! Я немецкий язык начала учить… Почему немецкий? Тогда только-только стал входить в моду игровой способ обучения, а мне как-то скучно стало в жизни, надо было чем-то себя занять, и о Хайле я тогда узнала, помнишь, я рассказывала, он ведь три иностранных языка знал, ну да, четыре, а я чем хуже, хотела французский, но таких курсов не было, только английский и немецкий, английский я вроде как знаю, так и оказалась на курсах немецкого.
Группа подобралась – один к одному, как притерлись, так чего только не выдумывали: и хороводы водили, и Герасима судили за утопление Муму, и «Разбойников» Шиллера ставили, хотя содержание знал только один человек, и тот весьма приблизительно. Но к концу года, к лету, то есть, шпрехали как дети, легко и непринужденно, не задумываясь о названии используемых нами грамматических конструкций, более того, не имея представления об их существовании. Жаль было расставаться!
Ясно было, что без практики весь приобретенный навык забудется. А тут Олимпиада, иностранцев понаехало, конечно, меньше, чем ожидалось, но все равно переводчиков с разговорным немецким не хватало, и нам через Катюшу, нашу преподавательницу, предложили поработать. Я согласилась, приставили меня к одной семейной паре из Ганновера, лет под шестьдесят обоим, симпатичные, он – круглый, жизнерадостный и шумный, она посуше, но тоже бойкая, классические типы, даже имена классические – Курт и Эльза. Затаскали меня по Москве, я без ног каждый день – им хоть бы что, любопытные, все им расскажи, я даже, грешным делом, подумала