более чем скромно. Крохотное пособие по потере кормильца да очень скромные доходы с приусадебного участка. Когда Шуре исполнилось шестнадцать, она пришла в контору колхоза и со слезами на глазах уговорила председателя, чтобы он взял её на работу телятницей, благо, председатель колхоза был дальним родственником её покойного отца. А тут свалилась новая напасть, Шурка влюбилась…
Влюбилась до беспамятства в Юрку, студента, который приехал к ним летом в составе стройотряда. Девушка разрывалась между больной мамкой, тяжёлой работой и легкомысленным повесой Юркой, длинноволосым красавцем, требовавшим к себе повышенного внимания. И, как водится в подобных случаях, неопытная и наивная девушка забеременела. Юркина практика вскоре закончилась, и он исчез в каменных, пугающих джунглях большого города, а Шура съездила в райцентр, удостоверилась в своих предположениях и со слезами на глазах всё рассказала матери, которая отнеслась к вопиющей, с точки зрения деревенских сплетниц, новости, с потрясающим спокойствием.
– Это тебе Господь ребятёночка посылает! – мудро заметила женщина. – Неизвестно, сколько я ещё протяну, а вишь – Бог даёт мне возможность внука или внучку посмотреть. От Нюрки-то не дождёшься потомства, – мать устало закрыла глаза и тихонько заплакала. – Сами воспитаем, – прошептала она и забылась в тяжёлой полудрёме.
Мама умерла, когда Шура была на четвёртом месяце беременности, а явственно выпиравший животик молодой женщины стал первостепенной темой обсуждения в деревне, потому что нагулять ребёнка, да ещё и без мужа, считалось большим позором.
– Гулящая! – шипели злые языки за её спиной, когда девушка с непроницаемым лицом проходила по улице. – Блудница!
Накануне вечером мама была необычайно весела и оживлена, даже попросила у дочки налить ей стопку рябиновой наливки. Отхлебнув глоток, она поперхнулась, закашлялась и, тяжело, прерывисто дыша, откинулась на подушку:
– Отпила я, дочка, а знать и отгуляла! – прохрипела она, и в уголках её глаз выступили крохотные слезинки. – Как ты одна-то будешь, блаженная ты моя? Заклюют тебя, замордуют! – и мама заплакала. Она, вообще, в последние дни постоянно плакала, словно предчувствовала скорую кончину.
Шура плохо спала в ту ненастную осеннюю ночь, а когда под утро встала попить воды, ей показалось, как нечто мягкое и ласковое, напоминавшее крыло большой птицы, коснулось её лица.
– Это её душенька с тобой прощалась! – говорила потом мамина подруга, бабушка Катерина.
Внезапная дрожь пробежала по телу девушки, и встревоженная, она бросилась в спаленку.
Мама неподвижно лежала на середине постели, непривычно вытянутая и необычайно строгая.
«Вот и всё! – в голове девушку полыхнула ослепительная молния. – А как же я?!», – успела подумать Александра, прежде чем полетела в пугающую пустоту.
Она не слышала, как в комнату вошла бабка Катерина и, обнаружив умершую подругу и лежавшую в луже крови Александру, со всей своей