Горелов старался смотреть беспристрастно и вежливо. Хотя нет-нет, но удовлетворенная ухмылка и скользила по его губам. Это когда он сравнивал себя со стариком и себе в актив очки добавлял.
Вдовец смотрел на него холодно и надменно. О чем он думал, догадаться было невозможно, серые глаза его казались просто темными провалами на этом морщинистом лице. Ничего не выражающими и не содержащими в себе ни тени эмоций бездонными ямами.
– Итак… – нарушил тишину вдовец, уставший наблюдать, как удовлетворенно ухмыляется Горелов, сравнивая собственную молодость и его старость. – Что привело вас сюда и именно сегодня?
– Мне кажется, у нас с вами общая беда, Владимир Васильевич.
– Нас с вами ничто никогда не объединяло прежде. – Вдовец свел свои артритные пальцы домиком. – Не объединяет и теперь. Так что же?
– Ну как же, Владимир Васильевич, – потихоньку завелся Горелов. – А смерть Риты?
– Ах, это! – Владимир Васильевич пренебрежительно хмыкнул. – Дрянная девка получила то, что заслужила. И не надо так гневаться, уважаемый Иннокентий Иванович: она очень скверно поступила со всеми нами. С вами в том числе. И даже в первую очередь. То ли мамаша не дала ей должного воспитания. То ли вы ее распустили, чрезвычайно избаловав, но… Она очень гадко вела себя!
– Да? И как же именно? Мне необходимо знать обо всех ее поступках, включая особо гадкие!
Иннокентий стиснул зубы, чтобы, не дай бог, не изругать уважаемого дебелого старца. Сколько там ему в нынешнем году исполняется? Кажется, шестьдесят девять? Да, вроде так. Нельзя, нельзя дерзить дядечке. Нельзя провоцировать инсульт.
Старая сволочь!
– Это вам нужно для дела или для чего-то еще? – Седая бровь Владимира Васильевича чуть приподнялась.
– Для дела, для дела, не сомневайтесь. Кстати, для того же дела мне необходимо знать, что вы делали и где были в то время, когда…
– Когда наша с вами безмозглая жена предавалась любовным утехам со своей подругой? – Холодов очень неприятно оскалился. – Все справки подобного рода – только через адвоката. Сейчас же я могу вам ответить лишь на вопросы, касающиеся поведения Маргариты. И то в плане обычной беседы. Как-никак мы с вами оба – пострадавшие…
Он пробыл в доме Холодова двадцать пять минут. Ровно двадцати пяти минут ему хватило, чтобы чесаться потом в течение всей обратной дороги. Чувство было таким, будто старый пень запустил ему вшей под воротник дорогой рубашки. И разговор как таковой не состоялся, а ощущение оплеванной души не покидало Горелова.
Как только Ритка этого старика терпела?! Как она могла жить с ним?! Он же… Он же отвратительный, он же гадкий, словно слизень! Неужели не брезговала с ним в постель ложиться? Может, оттого и бунтовала? Холодов ясно дал ему понять, что жизнь у них с Ритой не сложилась. Что она позволяла себе множество всяких вольностей, противоречивших укладу его спокойной, размеренной жизни. Могла загулять и неделями не являться домой. Могла прийти под утро пьяной. Если он не верит, может