Покрикивал офицер. Скудные знания немецкого позволяли Березину понять, что командир посылает солдат на фланги.
Березин, пригнувшись, побежал к лесу, упал за сломанным деревом, пополз по кочкам, по густому мху. Лес разреженный, все видно. Машковский скорчился в канаве, дышал, как астматик, жалобно смотрел на лейтенанта. Слева возился Таврин – самый молодой в отделении, вил себе гнездо, тихо постанывал. Машковский приподнялся, выстрелил из «СВТ» и тут же спрятался.
– Товарищ лейтенант, что делать? – Он повернул к командиру обескровленное лицо. – Их больше, нам не справиться…
– Родину защищать, Машковский, – буркнул Березин, пристраивая за кочкой автомат, – других приказов не дождетесь. Патроны есть?
– Есть малость, товарищ лейтенант, – сообщил боец. – Вот в обойме остатки и еще одна… последняя.
– Вот и истрать их с пользой. Таврин, что у тебя?
– У меня чуть больше, товарищ лейтенант… – дрожащим голосом отозвался солдат. – У Яранцева забрал, когда в машину запрыгивал… Он мертвый, ему без надобности…
– Молодец, Таврин. А чего стонешь-то?
Жалобные звуки затихли.
– Не знаю, товарищ лейтенант… Просто так, наверное…
– И помогает?
Нервно захихикал Машковский.
– Эх, молодцы… – Жгучий ком подкатил к горлу. – Ну что, повоюем еще? Держимся до последнего, бежать отсюда все равно некуда. Стрелять прицельно, патроны на ветер не бросать. Справимся, ребята, фрицев не так уж много осталось…
Он выдавал желаемое за действительное. Десантников изначально было около двух десятков, оставалось еще человек пятнадцать. Они лучше экипированы, лучше вооружены, и позиция у них выгодная. И вообще, они думают, что Ленинград вот-вот возьмут!
Злость не мешала лейтенанту мыслить трезво. Когда немцы пошли в атаку, он действовал грамотно: стрелял одиночными, перекатывался после каждого выстрела. Немцы тоже перебегали, прятались за деревьями. Они были совсем рядом, он их прекрасно видел. Опытные, рослые, поджарые, умело использующие складки местности.
Диверсанты стреляли короткими очередями, прикрывали друг друга. От запаха пороховой гари щипало нос. Слева и справа гремели винтовки Токарева. Таврин стрелял часто, словно торопился истратить перед смертью весь боезапас. Машковский бил прицельно, берег патроны.
Стрельба уплотнялась, немцы наглели, выкрикивали что-то гадкое, каждый раз разражаясь диким хохотом. Снова мелькнула физиономия офицера – уже не такая самодовольная. Березин ловил его в перекрестье прицела, но тот все время ускользал от пули, словно издевался!
Вот перебежали двое: один успел залечь, другой картинно схватился за грудь, упал сначала на колени, потом носом в мох. Засмеялся Машковский – отличный выстрел! Другой немец выпал из-за дерева, держась за живот, застыл в неестественной позе. Остальные начинали злиться, палили беспрестанно. Двое появились сбоку – одного Машковский подстрелил, другого загнал обратно в кустарник.
Взорвалась