замечает:
Невнимание ранит нас,
Грубость огорчает.
Лишь внимания тепло
Наши души греет.
И тогда светло-светло,
Мир ещё милее!
Тьма, вечер поздний…
Тьма, вечер поздний, небо хмуро,
И лампы луч согрел листок.
Слов жадно ждёт клавиатура.
Грустят и запад, и восток.
Жжёт сердце, душу беспокоит
Мечта моя – поэтом стать.
Я принимаю жизнь изгоя,
Творить, творить, творя страдать!
Дул ветер…
Дул ветер душевной тоски…
Ни слова на лист! Ни строки!
Вздохнул… и «пропал» в огороде.
Лопатой «писал» как умел.
Ведь, я из крестьянского рода,
А «грядки стихов» не удел!
И только, на склоне заката,
Услышал я голос строки:
«То вы «виноваты»: лопата
И две, все в мозолях, руки!»
Не все…
Не все мои строчки,
Поют и звенят.
Не все мои строчки
В обнимку стоят.
И пусть запятые,
Теснят мысль-порыв,
Меня обнимите!
Я молод! Я жив!
Ах, верю меж строчек,
Поймёте меня,
Вам мысли звоночки
Звенели, друзья?
Кровоточат строчки…
Кровоточат строчки. Цвет их алый…
Это впились критика ножи?..
Что ты строчка милая молчала?
Ты не медли – срочно расскажи.
Эх, поэт, живей бери лопату,
Критика ножи не виноваты.
Вот земля – испей труда усладу,
Как твой прадед, думай у сохи;
Впереди заветная награда:
Выкопать достойные стихи.
Ранним утром…
Ранним (поверьте!) утром
Слышу задорный свист.
Он взбудоражил сердце:
«Ты принимаешь стих?
Только без ризы-рифмы,
Беглый, из высоты?
Или отвергнешь снова:
И не внесёшь в листы?»
Потому…
Слыть ремесленником слова,
Ради славы,
не хочу!
Потому за звонкость слога
Сединой,
как все, плачу.
Анапскому поэту, другу Володе Бухарову
Звёздная пыль осядет
В книгах твоих стихов,
Новая мысль воспрянет —
Будет молитвослов,
Станешь молиться новым,
Терпким, как мёд, словам,
Да посещать толковый
Русский словарь, а там…
Общем, чеканить! Знаю
Труден лиричный стих,
И потому желаю
Славных стихов, крутых!
Забота-телега…
Отгремела забота-телега,
Растрясла на подушку мне сны…
Вдруг зевнула постельная нега,
На портрет, потускневшей Луны.
И, опившись хмельного