тебе, наверное, сто раз рассказывал. Но ты такой рассеянный. Никакой силы воли не хватит для двух подвигов одновременно. Ну дописал бы я этот идиотский сценарий. И что? Курил бы по-прежнему, как паровоз, все что дымит. Текстик так и так выходил сраненький, любой нормальный режиссер гнал бы меня пинками от Останкино до Химок, без остановок. По-любому с авансом вышел бы знатный скандальезо. А так, видишь, о здоровье собственном позаботился. Ну не молодец?
Скандал с авансом вышел, надо сказать, не шумный. Нечего было шуметь и не о чем, поздно. Просеивать содержимое мешка с самодовольством ради затесавшейся щепотки мнимой славы я не стал, сам приврать не чужд.
Глава четвертая
… Собачий лай, будто выпущенный из пращи камешек-невидимка, подскакивал на водной поверхности, одолевал немалое расстояние и, не растеряв ни скорости, ни силы, насквозь прошивал болью мирно дрейфующий в алкоголе мозг. Отдаваемые им команды час от часу становились все более сумбурными и разноречивыми. Трубадур заткнул уши указательными пальцами, но другим частям организма это действие пришлось не по вкусу – его затошнило, и какое-то время он вовсе не реагировал на внешние раздражители. Возможно, так был изобретен метод тушения пожаров на скважинах взрывами.
Вопреки опасениям, организм, благодаря исключительной природной скупости, удержал все, что с немыслимой щедростью было в него залито. До капли. Щедрость, кстати, тоже была природной. Попытка осмыслить этот парадокс и отвлекла центр управления телом от задуманного, в определенный момент казавшегося неотвратимым. Неразличимые в тумане, но помещенные в него неугомонной зрительной памятью фрагменты пейзажа потихоньку замедлились в пародии вальса и, утомленные монотонным движением, замерли на условно привычных местах.
– Твою мать!
Трубадур вновь обрел нерадостную способность слышать собаку.
Ему сильно захотелось крикнуть ей что-нибудь неприятное. Он открыл было рот, но в него тут же – случайной пулей – залетела какая- то живность. То ли муха, то ли мотылек, поди разбери. И оказалась мгновенно проглоченной в таком вот – «то-ли-то-ли» – неопознанном виде. Совершенно неожиданно для обоих.
– О как! – только и смог произнести Трубадур, подумав при этом, что у собаки, похоже, обнаружился не менее гнусный союзник. А у него хищнический инстинкт.
«С собой разберусь потом, а союзник – тот, гад, обнаружился и тут же пал жертвой… Назовем это ненаучно, зато по-умному: конвульсивным сглатыванием. А может, есть такая тема в науке? Звучит ничуть не тупее, чем консульское обслуживание. Такая наука точно есть, международные отношения называется. Короче, схарчил раб божий его же. Господи, убереги от промахов в пунктуации! Сдохнуть как я обнаглел! Я прощен, а? Прощен? Что значит: кто знает? Шутник. Каюсь, благодарствую, не повторю, устыжусь. На месте насекомого я бы, наверное, ждал, готовился к тому, что однажды меня прихлопнут, расплющат, отравят, запытают насмерть разрядами тока в голубой лампе. Я был бы главным насекомым пессимистом в живом мире. Надолго