и так удобно.
– Мне нравятся застенчивые.
Наши взгляды встречаются, и в ее глазах мелькает что-то прежнее.
И тут я, словно издалека, слышу собственный голос:
– Не понимаю, о чем ты говоришь. Ты злишься на меня?
– Вовсе нет.
– Злишься, злишься. Это хотя бы честно.
– Не будь таким бестолковым.
– Что это должно значить?
– Ничего. Абсолютно ничего.
Я лишь постепенно понимаю, что не все в жизни математика. Но кое-что на свете никогда не меняется.
Анна сидит за столом, пощипывает подбородок, хмурится. Она замечает:
– Не думаю, что я себе очень нравлюсь в данный момент.
– И мне ты не нравишься, и я сам себе не нравлюсь. Но нам обоим все это вообще-то по-настоящему не нравится, так зачем же утруждаться нелюбовью к самим себе?
Я смотрю на часы. Я встаю и начинаю ходить взад и вперед, топая ногами, растирая руки и похлопывая себя по телу.
– Ты неисправим!
– Я не то хотел сказать.
– А теперь ты просто ужасен!
– Ну и нечего так злиться из-за этого.
– Да я и не злюсь вовсе. Просто указываю тебе кое на что – для твоей же пользы.
– Не остроумно, дешево и совсем по-детски.
– Обожаю, когда ты притворяешься сердитым.
– Меня это вовсе не удивляет.
– Если ты хоть на миг вообразил себе, что это тебе так вот сойдет. Я не хочу… если ты будешь продолжать на меня злиться.
– Я уже не злюсь.
Правда жизни заключается в том, что с каждым годом каждый из нас уходит все дальше и дальше от той сущности, с которой все мы были рождены внутри себя.
– Что такое? – интересуюсь я. – Чего ты хочешь?
– Ты знаешь.
Я чувствую, как в ее тоне промелькнули едва уловимые жесткие нотки.
Было совершенно ясно: последнее слово остается за ней. Чувство жалости к себе – не лучшее состояние для человека. Я не знал почему, но эта мысль крепко засела у меня в голове.
Я говорю:
– Я не хочу ругаться.
– Мы ничего не можем с собой поделать.
– Что с тобой? Посмотри на себя, с тобой явно что-то творится.
– Спокойно. – Ее взгляд странный. – Ты разнервничался.
– Это все из‑за тебя. Мне нравится быть рядом с тобой, – произношу я, словно защищаясь. – Разве это так плохо?
– Нет.
– Так в чем же дело?
– Интересно, скольким женщинам ты уже все это говорил.
– Никому. Только тебе. – Что это с ней? Ревность или что‑то другое? – думаю я.
Мне неприятен ее тон, словно она сомневается во мне. Все внутри болезненно сжимается.
– Ты сегодня не похожа на себя.
– Я просто очень устала. Я не хотела тебя обидеть.
– Давай не будем усложнять ситуацию. Что между нами поменялось?
– Ничего. Между нами ничего не изменилось.
– Бедная моя, – говорю я, крепко прижимаю ее к себе и, чтобы хоть как-то успокоить, начинаю гладить по спине. – Слишком много мыслей в голове?
– Боюсь, что так.
Ее лицо приобретает страдальческое выражение. Я приглаживаю