вы, ноги бы моей тут не было. Екатерина Ильинична даже обижается, что, мол, я тут из-за вас… А я уж человек старый, мне что, мне и слова доброго хватит.
– А вы и не ходите, раз так вам противно, сами тоже, обзываться мастер, то лягушатники, то шерочка с машерочкой. Дорогая, и правда, достань вермут, что я привез на прошлой неделе.
Елена достала из бара графинчик на подносе с рюмочками.
– Вот вы все ругаетесь-ругаетесь, а все без толку, Мы вот с Екатериной Ильиничной, – она посмотрела на Максима и показала рукой на Кутузова, – с женой Михаила Илларионовича, завсегда общий язык найдем. – Говоря это, она разлила вермут по небольшим рюмочкам. – На прошлой неделе их борзая съела тряпку и у нас за сараем помирать легла. Я иду мимо, слышу, кто-то стонет, словно ребенок, тихо так, ух-ух-ух, ух-ух-ух. Я глядь, а она лежит там, а изо рта веревка торчит. Я так испугалась, велела княгиню звать. Девка, Мари, побежала за ней, а вы же их знаете, они что? Только посмеяться бы да похихикать, – тут она повернулась к Наполеону и строгим голосом сказала: – Кстати, эта служанка по ночам к конюху ходит, – потом она повернулась к Кутузову, – к вашему, кстати, вот если понесет, что мы делать будем? А? Тоже вопрос. – Потом она продолжила: – А, и вот, она побежала, значит, за княгиней, Екатерина Ильинична за врачом послала, кстати, конюха и послала, а когда ж он придет, врач-то. Он же тоже не фельдшер какой, все-таки светило!
– А они за Боткиным послали, – Кутузов хохотнул, – еще бы за Павловым, уж он-то вам бы помог, тот еще специалист по собакам.
– Михаил Илларионович, не перебивайте, так вот, пока доктор придет, собака уж к тому времени и подохнет, не ровен час. Ну, что делать, мы ее в дом занесли, кстати, положили на чистую скатерть, скатерть, конечно, испортили, я потом ее стирать велела, но мне кажется, все же испортили, кому захочется за скатертью сидеть, на которой собака лежала? Да к тому же еще и умирающая, – она задумалась, мужчины молчали, потом она вновь ожила и продолжила: – Екатерина Ильинична и говорит, давайте ей масла в пасть вольем и за веревку вытянем. А ну как веревка порвется? Что делать? А эта лежит, одним глазом крутит, скулит уже совсем чуть-чуть. Что делать, позвали повара, он все-таки больше в живностях понимает. – Она обратилась к Максиму: – Ну там потрошит, фарширует, в общем, знает, что там как у них внутри. Так он подошел, сунул руку ей в пасть да как дернет, собака как взвизгнет, как прыгнет и бежать, ваза вдребезги. Ее, вазу эту, Боня из Египта привез, большая такая была, некрасивая, старая уж больно, – она снова остановилась, – о чем я, ах, да, собака, значит, бежать, и мы с княгиней испугались, а Жак, Жак – это повар, стоит, что-то в руке держит, я уже грешным делом подумала, голову ей оторвал, а это тряпка у него в руке была. Так он с ней и ушел, весь пол закапал. А собака убежала куда-то.
Она села и стала смотреть в открытое до этого окно, а потом, оглянувшись на мужчин, словно вспомнила, с чего начинала:
– Все это я к чему, Вот мы с Екатериной Ильиничной не стали спорить, как вы, мужчины, мол, чей пес, куда нести, а вот вместе, слаженно так справились, скатерть, конечно, жалко, но ведь для