как мог, крепился, но и у него, полезли слюни пузырями.
– Слюнку вытри, кругом люди, – было последним, что сказал Андрей. Стало скучно и Андрей, по рации сообщив координаты, вызвал все ответственные службы и начальство, объяснив, что в дупель пьяные сотрудники безобразничают на дороге. Сперва, как говорится, заложил и подставил, затем тех горе полицейских он оставил, навстречу новым приключеньям устремляясь.
Тэк-с, с этими ребятами понятно, этих пропесочил, что дальше?.. Ах, да! Друзей на стройке навестить необходимо, да обязательно придумать им зарплату. Тем паче, что теперь, заминок в этом деле ну никак не зрит Андрей. На стройку, так на стройку, но пред тем, дабы не вышло ничего плохого, зацементировал немыслимо и намертво надёжно прореху на штанах у друга Тоника. На всякий случай, чтобы во время важного разговора друг Тоник вдруг ни с того ни с сего не начал подтравливать. Тирлим-бом-бом, и вот Андрей уже в каморке, но не папы Карло, а строительной своей. Покликал для начала мучеников горемычных, товарищей своих, вдруг – клац! – и разом все в кандейке. С унылыми физиономиями все явились, пожалуй, все, окромя двоих друзей, тех самых, что с утра уже опохмелились. Негоже в такой день унынью предаваться и Андрей командует всем улыбаться.
– Здорово ночевали, наймиты?! – нелепостью приветствует Андрей.
– Спаси Христос, пойдёт! – отвечает друг Джин.
– Что новенького? Какие продвиженья? – продолжает веселиться Андрей.
– В одном кармане темняется, в другом – заря занимается! – подыгрывает друг Джин.
– Так дело не пойдёт! Есть мысль браты, что вам необходимо крайне взвеселиться, – загадочно улыбаясь, предлагает Андрей.
– Тебе что, прививка от клеща, мозги запорошила? Какое тут веселье? – молвил с печалью в сердце Иннокентий.
– Так ведь сегодня день зарплаты! – лукаво поймал его Андрей, как букмекера на вилку.
Все махом насторожились. У всех без исключения, даже у «друзей», дыханье участилось, и расширились зрачки. Как гончие псы, почуявшие зайца, работники уставились на Андрея.
– Откуда знаешь? Прораб шепнул? – с горящими глазами, на выдохе, спрашивает молодой Василий.
– Ой-ли, ой-ли, мне ль не знать! Духовной жаждою томим, в пустыне мрачной я влачился, и шестикрылый Серафим, на перепутье мне явился! Вот он собственно и поведал про зарплату. Отпусти вожжи и внимай, – скрипел Андрей, как несмазанная петля. – Встречаем аплодисментами! Итак: глубокоуважаемый самим собой, он же бурый негодяй, он же главный инвестор – Аполлинарий Игоревич Бурлаков собственной персоной! Попрошу любить и жаловать!
Трудоголики во время всей этой малоубедительной речи стояли и диву давались. Закрадывалось нехорошее предположение говорившее, прежде всего, о пострадавшей вменяемости Андрея, а уж это значило, что рано обрадовались, услыхав волшебное слово «зарплата». Друг Тоник захотел было за такое дело шарахнуть, как следует, но вдруг с недоумением обнаружил, что прорехи