1983 года, г. Николаев
Мирошников, Грищенко, Семенихин
Александр сдержанно промолчал.
– Мне бы побыстрее срок оттарабанить, и-и… домо-ой… Дома всегда лучше, – не унимался Чунихин.
– Ничего: служба даром не проходит. Она воспитыва ет, делает другим человека, – не сдавался Мирков.
– Ой-ой! – улыбнулся Чунихин. – Воспитывает, закаляет. Что тут может воспитывать или закалять? Издевательства, унижения? Старшинам же заняться нечем, вот и развлекаются.
– Та правда, – перебил Козлов, – спортом нэ займаемся, ни чым нэ займаемся, та воно мэни и нэ надо, но все равно було б лучше, чем шагать по плацу или бигаты по роте. Цэ вжэ набрыдло.
– Да, тяжело, но нужно терпеть, – легко согласился Мирков, думая о чем-то своем, – перетерпим полгода, на кораблях другая жизнь начнется.
Неподалеку в одиночестве скучал Грищенко. Из всех старшин он выделялся обыкновением не драть горло, как Забродский, и не докучать подчиненным. Все больше молчал и был в стороне. Отличаясь мягкостью характера и голоса, Грищенко почти не «снимал стружку», лишь изредка показательно заходился в оре, как Забродский. Но даже тогда голос его звучал мягко и без ярости. Отработку «элементов дня» проводил вяло, будто исполнял неприятную обязаловку, тем и притягивал к себе подчиненных.
– Товарищ старшина 2-й статьи, а правду говорят, что вы служили на корабле? – неожиданно обратился к молчаливому Грищенко один из группы, привлекая к себе внимание командира.
Чуть поведя глазами, тот скромно поделился, что полгода нес службу на корабле. Все, любопытствуя, потянулись к нему, ждали чего-то интересного.
– Он мне говорил, – бормотал на ухо Александру Чунихин, – что работал на пивзаводе; хвастался, что пиво пил каждый день, – хихикнул по-детски. – Я, я… ему сегодня утром прыгнул на голову…
– А где лучше служить?
– Конечно, в части… На корабле одно железо: никуда не пойдешь… а тут простор; можешь идти куда хочешь, да и чайная есть. Там «годки» ходят как волки; «скворца» получаешь чуть не каждый день. Да одно бачкование[2] чего стоит.
Все были удивлены нормальной речью командира.
Невразумительное «скворец» иногда проскальзывало в старшинской речи. Не понимая значения этого слова, курсанты попросили растолковать.
– Вы не знаете, что такое «скворец»? – удивился тот и подозвал к себе ближнего. – Вот смотрите, – указательным пальцем очертил круг на груди матроса, – это «скворешня», – и ткнул пальцем в центр солнечного сплетения, – а это отверстие для «скворца»: сюда и бьют, чтоб синяков не было.
– А вы получали?
– Приходилось… – ответил смущенно.
– А за что дают «скворца»?
– За что дают? – пожал плечами. – Да ни за что, просто не так посмотрел; не сделал того, что приказали. Там бьют без разбора, для профилактики.
Слушали, но все казалось бредом из далекой нере альности.
– Какая у нас будет специальность?
– Со специальностью вам повезло, – ответил командир,