приготовил сполна.
Покуда у Задеруйки отваливалась на подбородок губа, Еремей успел прибавить:
– Выходит, что и ты, Кузьма Данилыч, своей выгоды не поимел. Никто из вас спору не взял. Но за дом денежки-то надобно кому-то платить? – обратился он за согласием к прокурору. – Мы думаем: будет верно и по закону так, что ежели одна половина тыщи достанется мастеру, а ещё половина – Кузьме Данилычу. Дом же переходит ко мне полностью. А по причине отсутствия в нём обещанной мастером живой души, забираю я к себе в придачу и крепостную девку Ланку!
Закивал, закивал безо всякого подтыку гладенькой головёнкой уездный прокурор.
Ланиду на месте будто литовкою срезали. Не могла уж она услыхать, как рванулся к Еремею Подкатуну мастер Иван, да перехватили его под руки те, которые коренастые, да по велению прокурора заперли до утра в Задеруйкиной банёшке.
– Лучше будет сразу его в каталажку отправить, – настаивал Задеруйка.
– Да кому тут нужда чужака вызволять! – посмеялся Подкатун над страхами Кузьмы Данилыча. – За него же передо мною отвечать придётся. Мне всё одно утром надобно смахать в уезд – купчую составить, так что Ивана я сам передам кому следует.
Но Еремеевой затее не дала сбыться Ланкина горячка. Уложенная Подкатуном в верхней горенке нового дома, девка металась в жару, не видя никого, всё звала к себе Ивана. Когда же привозной лекарь посоветовал Ивана всё-таки показать, то Задеруйкина баня встретила коренастых молодцев только сырою пустотой.
Пошли по деревне искать, спрашивать… На все вопросы люди отвечали в голос:
– Надо же! Вот чудо! Пропал человек! А какой хороший мастер-то был!
Но чудеса на этом не кончились, поскольку с Еремеем такая странность вскоре произошла, что и разгадать её нельзя.
Безъязыкой от беды Ланке Еремей Подкатун обещался:
– Как споднимешься, красота, от болезни своей глупой да поймёшь, каково к тебе моё добро, – уедем соцелева и повенчаемся святым рядом. А покуда – грешен! От пустого придурья твоего велю оконца в горенке зарешетить, и дверь полой оставлять я тоже не собираюсь. Догляд же за тобою будет вести моя кухарка.
Ладно.
Эта забота была у Еремея, да ещё Кузьма Данилыч зудил каждый божий день:
– Я говорил: надо было Ивана сразу в уезд отправлять. А теперь вон говорят, что видели мастера близко от деревни, и не одного! Увозил бы ты девку подальше куда – хватит у Ивана ума дом подпалить.
– Не городи околёсицу, – отмахивался Подкатун от советальщика. – Ланку трогать лекарем не велено. Да и что ж, мне от Ивана бегать прикажешь? Сколько бегать – год, два? Али всю жизнь его бояться? Ничо! Не трясись. Мои соколики и не таких лавливали! А что насчёт подпалу, так, покуда Ланка в доме, Иван прибежит голыми пятками огонь затаптывать, ежели кто и умудрится подпалить.
Подкатун храбрится, а Задеруйке не до гонору – он уж спать стал дома в обнимку с ружьём. Всех своих работников сторожайкой замучил. Однако сколько можно крутиться-то по ночам? Надумал Задеруйка проситься к Подкатуну в ночевальщики.