составе (сам Ярослав, Лёха Бормотаев, Олег Пехлевин, Лена Кац, Костя Шилов и Анита Смакова) пробралась внутрь Ковчега через заднее небольшое окно (верховодила, как всегда, Анита). Увы, внутри не оказалось ничего ужасного или таинственного. Только ряды пустых бутылок тёмного стекла вдоль стен, рассохшиеся от времени дубовые кадушки, запылённый массивный пресс для винограда, заскорузлые книги и газеты с портретами Горбачёва, три выгоревших фотографии на стенах, колченогий стул и больше ничего. Ни кузнечного горна, ни наковальни, ни огромного тяжёлого молота, который обязательно должен был стоять в углу, ни колодок, ни кандалов…
Заработал экскаватор, выводя Ярослава из задумчивости. Рывками двигаясь, как механический космический пришелец после высадки, гусеничный монстр пополз в сторону дома его детства и без раздумья вонзил ковш в стык между крышей и стеной, прикрытый фигурным зубчатым подзором и надавил сверху вниз. Стена безропотно поддалась, осыпаясь вниз кусками досок, комками сухой глины, битыми кирпичами, крыша накренилась и стала медленно сползать на землю.
Внезапная догадка заставила Ярослава замереть. Немного подумав, он опустил глаза и, прижимая тетради к груди, пошёл в сторону домика Савельевны. Сама Неонила Савельевна, казавшаяся детям злой волшебницей, охранявшей таинственный Ковчег, была самой обычной пожилой женщиной, одиноко доживавшей свой век в ветхом домике с таким же точно палисадом, как и у её соседей.
Хмелёв открыл незапертую калитку и позвал:
– Тёть Нила! Это я!
– Ярик? Ты чего? – Понеслось из открытой двери летней кухни, пристроенной прямо к дому. Оттуда же исходил резкий запах жареного лука. Савельевна, изрядно постаревшая и ссутулившаяся, но в таком же неизменном белом платке, завязанном на подбородке, выглянула наружу:
– Вот, щи затеяла. К обеду дочка Наташка приедет, да отца Артемия ждём. Юрочку помянем, годовщина у него.
– Вы Баграта, того, что виноград тут выращивал, помните?
– Оно конечно! Олежкин дед. Он Юрку моего всегда с собой в шалаш брал, он и помогал ему немного. Даже этикетки на бутылки разрешал клеить!
– А он вам ничего не оставлял перед смертью?
– Кто, Юрка мой?
– Да ну, старый Баграт!
– Как же, оставлял, – спокойно отвечала Савельевна, – восемьдесят бутылок вина своего, да тетрадки! Он ведь умирать не собирался в тот день. Было первое апреля, это я помню. Наташку в школу отвела, домой вернулась, на кухне хлопотала. Тут Баграт заглянул. Посидел, с Николаем моим покойным поговорил. А как уходить ему, говорит мне тихо: «Если что, Ненила, забери себе вино, что в Ковчеге, в подполе лежит, и тетрадки тож забери. А мне что-то душно, пойду на воздухе посижу». Пошёл в свой Ковчег, да прямо там ночью и умер: сердце. Утром его сторож заметил на крыльце, в кресле он сидел, сердце, говорю, остановилось…
– И что с вином? Вино всё выпили? – С замиранием сердца спросил Ярослав.
– Мы одну с Наташкой