И почему я догадываюсь, о чем они говорят?
***
Мои догадки оправдываются, чего и следует ожидать. Спустя несколько часов я сижу в кабинете врача. Чистая, свежая, но почти такая же вымотанная, как и в день до этого, и до этого, и до этого. Доктор – женщина, еще молоденькая, намеревается осматривать меня со всех сторон. Померить давление я ей еще позволяю. Но когда она чем-то светит мне в глаза, я злюсь, выдергивая у нее из руки этот маленький предмет. Фонарик летит в угол.
Моей реакции она пугается, потому не сразу подходит снова.
– Послушайте, я лишь хочу помочь, – говорит она, глядя на меня, как на дикого зверька.
– Зря вы охрану отослали, – голос будто не мой – хрипит.
– Я вам доверяю. Вам просто нужна помощь, и я могу ее дать. Могу облегчить ваши физические мучения.
– Они ничто по сравнению с тем, что творится здесь, – я кладу ладонь на грудь со стороны сердца.
– Могу помочь и с этим, – кивает она.
А взгляд такой обеспокоенный, словно она и правда за меня волнуется.
– Зачем тебе это? – Спрашиваю устало.
– Это моя задача – помогать тем, кто нуждается в моей помощи.
Я улыбаюсь на эти слова. Горько.
– Когда-то это было и моей задачей.
– Я знаю. Читала ваше дело. Год назад вы были в Патруле Города. Сочувствую. Вы знаете, куда вас направляют?
– Да.
– Разве Вы не хотите использовать свой шанс? Вдруг повезет снова увидеть свою семью.
Я отвожу взгляд. Задумываюсь. Так долго об этом мечтала, что попросту устала это делать.
– Давайте сначала просто попробуем еще раз, хорошо? – Спрашивает врач, доставая из кармана новый фонарик. – Я буду аккуратна, обещаю.
И я соглашаюсь, позволяя ей себя осмотреть и взять все необходимые анализы.
***
Мое нынешнее здоровье не сулит мне никаких утешительных перспектив. Казалось бы, пневмония, воспаление органов и прочие цветущие болезни, которые могли бы угробить меня быстрее, чем смертная казнь, – а именно такой был когда-то назначен приговор. И это после того, как я посвятила Системе годы жизни. Что тут сказать? Справедливость нынче не в моде. Но, несмотря на тяжелое состояние, меня можно подлатать за считанные часы. Для нынешней медицины такие болезни сущая мелочь. Несколько волшебных уколов, капельницы – и все болезни отступают прочь. Весь мир сейчас сидит на препаратах. Правда, в моем случае дело не только в медицине, дело во мне самой.
В больничной палате стоит запах лекарств. Он щекочет нос. Я смотрю на свое отражение в зеркале, висящем на стене над раковиной. Кожа выглядит свежей, фарфоровой. Даже и не скажешь, что еще несколько часов назад я подыхала во влажном карцере. Волосы отросли, что я замечаю только сейчас. Последний раз помню их длиной чуть ниже плеч, а сейчас они прикрывают задницу. А вот их цвет нисколько не изменился – они все такие же белые, но не матовой, не седой белизной, а скорее, с отливом серебра. И таких я больше ни у кого не встречала. И глаза у меня темно-синие, такие, как полотно неба после грозы. Почему я такая? Почему так отличаюсь