Профиль Цезаря. Гилберт Честертон

снова уселась напротив священника.

      – Вы таинственнее всех остальных загадок, – жалобно сказала она. – Но мне кажется, у вашей тайны есть сердце.

      – Мы больше всего боимся лабиринта, где нет центра, – тихо ответил священник. – Именно поэтому атеизм – всего лишь ночной кошмар.

      – Я все вам расскажу, – устало сказала рыжеволосая девушка. – Не скажу только, зачем я это делаю, потому что сама не знаю.

      Она подергала краешек заштопанной скатерти и продолжала:

      – Кажется, вы можете разобраться, где снобизм, а где нет, и если я скажу, что принадлежу к старинному роду, вы поймете, что это необходимая часть истории. Главная опасность таится в замшелых высоких принципах моего брата – noblesse oblige[1] и все прочее в таком роде. Вообще-то меня зовут Кристабел Карстерс; возможно, вы слышали о моем отце, полковнике Карстерсе, который собрал знаменитую коллекцию римских монет. Я не смогу описать вам своего отца, достаточно будет сказать, что он сам был очень похож на римскую монету. Он был такой же красивый, настоящий и ценный, такой же металлический и устаревший. Он больше гордился своей коллекцией, чем фамильным гербом, и этим все сказано. Но эксцентричный характер отца сильнее всего проявился в его завещании. У него было два сына и одна дочь. Он поссорился с одним из сыновей, моим братом Джайлсом и отправил его в Австралию, положив небольшое содержание. Потом он составил завещание, по которому его коллекция доставалась в наследство моему брату Артуру вместе с еще более мизерным содержанием. Для отца это была высшая честь, какую он мог оказать, – награда за верность Артура, его высокие нравственные качества и за успехи в математике и экономике, которых он уже добился в Кембридже. Отец оставил мне практически все свое значительное состояние, и я уверена, что он сделал это в знак презрения ко мне.