.

на коллекцию пластинок и разбивал их вдребезги, но потом всегда сокрушался, что не сдержал себя. В конце концов, он сам в свои шестнадцать лет увлекался «Битлз» и «Роллинг стоунз», а его родители ругали эту музыку на чем свет стоит и предрекали Сэму и его поколению плохое будущее. Но все обошлось, хотя он и слушал Джона, Пола, Джорджа, Ринго и «Роллингов». Надо быть терпимым. Сэм вовсе не хотел затыкать уши и закрывать глаза, подобно своим родителям.

      – Ладно, я, пожалуй, пойду, – вздохнул Сэм.

      Скотт опять промолчал.

      – Если будут какие-нибудь проблемы, звони тете Эдне.

      – Нет таких проблем, в которых она могла бы помочь.

      – Но она любит тебя, Скотт.

      – Да, я понимаю.

      – Она – сестра твоей матери и любит тебя как собственного сына. Ты не можешь запретить ей это. – После паузы Сэм набрал побольше воздуха и сказал: – Я тоже люблю тебя, Скотт.

      – Да? И что мне делать? Умереть от восхищения?

      – Нет.

      – Потому что все это – ерунда.

      – Я говорю как есть.

      По-видимому, вспомнив одну из своих любимых песен, Скотт пропел:

      Все продается,

      Даже любовь.

      Вечна лишь смерть.

      Бога более нет.

      Щелк.

      Сэм подождал, слушая короткие гудки. «Превосходно». Он повесил трубку.

      Отчаяние. И бешенство. Расколотил бы сейчас что угодно, избил бы кого-нибудь. Ему хотелось отомстить за украденного у него сына.

      Саднящая боль под лопаткой. Он потерял сына. Невыносимо.

      Он не сможет пойти сейчас в гостиницу. Для сна слишком рано, а провести два часа перед ящиком для идиотов, смотреть глупейшую комедию или драму – это уж слишком.

      Сэм открыл дверь кабины, в нее вполз туман и, казалось, вытащил его в ночь. Примерно час он слонялся по улицам Мунлайт-Кова, побывал и на окраинах города, где уже не было фонарей и дома с деревьями парили над туманом, словно воздушные корабли, стоящие на якоре.

      Сэм шел быстро, смывая движением и холодным ночным воздухом злость, охватившую после разговора с сыном. В четырех кварталах к северу от Оушн-авеню, на Айсберри-уэй, он услышал за собой чьи-то торопливые шаги. Кто-то бежал по улице, возможно, их было трое или четверо. Звук был приглушенный, непохожий на бодрый топот ног любителей джоггинга.

      Сэм обернулся, оглядел темную улицу.

      Шаги смолкли.

      Луна скрылась за тучами. Улицу освещал лишь свет из окон домов. Дома здесь были самых различных стилей, они выстроились между сосен и можжевельника. Место было обжитое, со вкусом обустроенное, но современных строений с большими окнами почти не было, и это усугубляло уличный мрак. Два здания были полностью скрыты во мгле, а редкие уличные фонари у домов окутал туман. Сэм, как видно, был единственным прохожим в этот час на Айсберри-уэй.

      Пройдя еще полквартала, он вновь услышал шаги. Сзади никого не было. Звук затих, словно бежавшие перескочили с асфальта на землю и скрылись между домов.

      Может быть, они на соседней улице? Холодный воздух и туман проделывают иногда удивительные