в их умах брожения, при котором им совсем не до меня и не до моего дневника. Нельзя, однако, сомневаться, чтобы все это не разрешилось в самом скором времени; и тогда, в нашей жизни можно ожидать больше простоты и естественности, нежели, сколько я вижу теперь.
Со своей стороны, я с величайшим интересом всматриваюсь, насколько позволяет приличие и возможность во внутреннюю жизнь этого семейства: она представляет собою всю закулисную историю последнего двадцатилетия Кавказа; и если я могу в настоящее время составить из своих наблюдений что-либо положительно верное, то все это следует ограничить только одним выводом, который может быть изображен в виде следующего силлогизма: если Шамиль прав говоря, что падение Кавказа совершилось преждевременно; если он прав утверждая, что событие это совершилось вследствие капитальных ошибок, сделанных в последние годы его управления; и если, наконец, ошибки эти действительно совершены под влиянием людей, окружавших его, то нет сомнения, что преждевременностью падения Кавказа мы обязаны супруге Шамиля – Зейдат.
Вопрос, предложенный мною Гази-Магомету, по-видимому, застал его врасплох: в ответе своем, он старался меня уверить, что опасался обеспокоить меня, помешать моим занятиям. Намерение его, однако, не удалось, потому что я тотчас же опровергнул выставленный им довод и, вслед за тем, дал разговору такое направление, которое очень скоро привело моего собеседника к полной откровенности.
Прежде всего, Гази-Магомет выразил опасение, что я пишу и именно о Шамиле и обо всем его семействе, а главное, что все это, как он слышал, печатается в газетах, которых горцы боятся пуще всего на свете. Хотя он слышал, что я пишу о них постоянно с хорошей стороны, но что, по всей вероятности, я изменю свою систему, как только ознакомлюсь с ними поближе, потому что при этом условии я легко замечу все их недостатки, которых, по свойственной ему скромности, он приписывает себе и брату своему слишком много.
В ответе своем, я объяснил ему, во-первых, что недостатки всякого рода существуют в каждом человеке, как бы безгрешен он не был, что хорошо известно и публике и начальству, которое поэтому были бы недовольны мною, если бы я вздумал описывать их недостатки, о которых никто не интересуется знать, а оставил бы без внимания все хорошее, которого так много и в обоих братьях, и в их отце и в остальном ими крае; во-вторых, если он слышал, что я пишу о них только хорошее, то это должно бы по моему мнению служить ручательством на будущее время, и вызвать скорее доверие их ко мне, нежели какие либо опасения; в-третьих, подозрение, которое могло бы по этому предмету зародится в них, – опровергается уже тем, что я в своих занятиях не скрываюсь от них, а напротив еще до приезда моего в Калугу, они были предупреждены о том полк. Богуславским, который даже читал им то. Что было мною писано. В заключение, я выразил уверенность, что если б я и имел желание описывать их недостатки, то